Головнин. Дважды плененный
Шрифт:
Покидая берега Калифорнии, командир «Камчатки» был свободен в выборе дальнейшего маршрута. Задание Адмиралтейства он исполнил и на Камчатке, и в Русской Америке. Теперь кратчайший путь на запад лежал через Филиппины. Но какой же моряк, при случае, минует Сандвичевы острова!
Острова эти открыл Кук и трагически окончил там жизнь. В этих местах после него бывали Лаперуз и Ванкувер.
Правда, Василий Михайлович выражает сомнение, достоверно ли, что Кук первым из европейцев ступил на землю Гавай?
Его колебания понятны. Географы в Европе не раз высказывались в пользу испанцев.
Вторично пересекала «Камчатка» Тихий океан. На это раз отсчет меридианов шел с востока на запад. И вновь командир в душе тешит себя надеждой, а вдруг замаячат вдали неведомые доселе острова?
Днем на салингах «бдили» самые остроглазые матросы, ночью их сменяли «слухачи». В тропической непроглядной тьме не обозначенные на карте рифы или острова частенько мореходы обнаруживали, когда форштевень с ходу упирался в песчаную отмель или, не дай Бог, врезался в коралловый барьер. Чуткие на слух матросы обычно намного раньше, за милю, улавливали шум прибоя и вовремя отводили опасность.
Чем ближе к тропикам, тем сильней печет солнце, на верхней палубе из пазов проступает смола. К ночи в каютах нечем дышать. Свободные от вахты офицеры и гардемарины располагаются неподалеку от мерцающей лампадки над нактоузом [69] компаса. Кто-то раскуривал трубочку, другие хрустели сухарями.
— Я вычитал у Лисянского, — прервал молчание Матюшкин, — что его шлюп напоролся такой же ночью на коралловый риф, а утром обнаружили неподалеку неизвестный остров.
69
… лампадки над нактоузом… — Нактоуз — деревянный шкафик, тумба, в верхней части которого устанавливается судовой компас, а внутри приборы для сведения на нет магнитных сил корабельного железа.
— Нам-то такое ни к чему, — зябко передергивает плечами Феопемт Лутковский, — эдак во тьме-то, в океане, рыб кормить.
— А по мне, лишь бы землю какую разведать, а там хоть потоп, — смеется, раскуривая трубку, Никандр Филатов.
Оглядевшись по сторонам, Врангель грустно вполголоса добавляет:
— Нашему-то командиру услада была бы великая.
— Добро бы так, — соглашается Литке, — а то вон Крузенштерн сколь этот океан пропахал, а островок ему ни единый не встретился.
Но океан и в этот раз скрывал в тайниках неизведанное. Да и не так много оставалось на карте нехоженых путей. Взамен услады стихия больше недели изматывала души и тела моряков океанской зыбью.
В такие дни люди, свободные от вахты, отлеживались в кубриках, отсиживались в каютах, поднимались на палубу проветриваться, проводили время в разговорах, чтобы отвлечься от то и дело подступавшей к горлу тошноты.
Несмотря на разность характеров и вкусов, Врангель и Литке подружились с Матюшкиным. Сблизила их, конечно, страсть к морским странствиям. Испытание морем только усиливало их тягу к путешествиям, о чем и толковали сейчас.
— «Камчатке» нынче не везет с находками, а я слыхал Коцебу уйму островов открыл, — проговорил завистливо Литке.
— Так он плавает, как вольная птица, — ответил Врангель, — граф Румянцев снарядил его шлюп на свои деньги. Плыви, куда душа пожелает. Наша «Камчатка» — воинская, капитан всякую копейку бережет. Ему за каждый день ответ держать перед чинушами адмиралтейскими.
Матюшкин, как часто бывало, мечтательно произнес:
— А все же недурно бы нам когда-нибудь отправиться вояжировать круг света. Глядишь, повезет. Землицу неведомую отыщем…
Врангель добродушно усмехнулся:
— Мы с вами, Федор Федорович, беспременно странствовать будем, но прежде ваши мичманские эполеты шампанским вспрыснем. А нынче обозрим места, где Кук свои дни закончил. На сих островах, видимо, буйное племя обитает.
— Судя по впечатлениям Лисянского, этого нельзя предполагать, — сказал Матюшкин и засмеялся, — а вот другую приверженность сандвичан он подметил тонко. Его шлюп первым делом окружили кольцом обнаженные молодые туземки и всячески допоздна себя предлагали матросам. Командир оказался на высоте. Послушайте. — Матюшкин открыл книгу. — «Вечером опять многочисленное венерино войско окружило корабль, но я велел переводчику уведомить его, что никогда и ни одна женщина на корабль не будет пущена…»
Впечатления Лисянского скоро разделил и Головнин. За несколько миль до входа в бухту острова Овайги «Камчатку» встретили лодки островитян. На одной лодке привезли на продажу свиней, а на «некоторых лодках были молодые женщины, которых мужчины слишком вразумительно знаками предлагали к услугам матросов». Дальше больше. «Когда мы находились милях в четырех от залива, приехало к нам множество лодок, и почти на каждой из них были женщины, привезенные для гнусного торга».
У пристани командира «Камчатки» встретил шотландец Элиот. Когда-то он служил в английском флоте, плавал на «купцах» лекарем, мореходцем, комиссионером. Последнее место пребывания — в Русской Америке, шкипером на судне «Ильмень», потом попал в плен к испанцам, теперь обосновался здесь у короля сандвичан Тамеаме, исполняя обязанности министра иностранных дел. В свое время, в молодости, король был очевидцем гибели Кука… Переняв многие порядки, обычаи, привычки европейцев и американцев, начал вводить их среди своих подопечных. Тамеаме после долгой борьбы прибрал к рукам все Гавайские острова и на старости лет сделался их правителем.
Русскому капитану король оказал большое почтение. Он свободно говорил по-английски, обильно угощал гостя, представил ему после обеда всех пятерых жен. По просьбе Головнина Элиот сопровождал русских моряков к месту гибели Кука. У большого камня, где убили Кука, шотландец в деталях рассказал о трагической гибели английского мореплавателя.
Слушая рассказ, Матюшкин поднял маленький камешек и спрятал в карман. Элиот прервал рассказ и сердито проговорил:
— Наш король осерчает, если узнает об этом. Он не хочет, чтобы европейцы вспоминали об этой драме.
Удивленный Матюшкин выбросил камешек, но потом все-таки незаметно взял другой.
— Зачем он вам? — спросил Врангель, когда они пошли в селение.
— Я обещал Энгельгардту привезти самые редкие вещицы, а тут такой случай.
В селении жители, и стар и млад, толпой сопровождали моряков, юноши карабкались на деревья, срывали кокосовые орехи, тут же раскалывали их, угощали соком.
Примечал Головнин у гавайцев многое: хорошее и дурное. Последнее, как правило, относил справедливо к