Головнин. Дважды плененный
Шрифт:
Так совпало, что когда фрегат «Физгард» выводил в море караван купеческих судов, навстречу ему двигалась под Андреевским флагом эскадра вице-адмирала Дмитрия Сенявина, следовавшая в Средиземное море. Неделю тому назад Портсмут покинул на своем флагмане «Виктори» вице-адмирал Нельсон. Он спешил принять командование английским флотом, чтобы через месяц прославить свое имя в последнем победном сражении с франко-испанским флотом на траверзе [47] мыса Трафальгар…
47
… на траверзе мыса… — Траверз — направление, перпендикулярное курсу судна.
Этот мыс приютился неподалеку от Гибралтара, на самой обочине Атлантического океана. Не раз на горизонте виделся он и лейтенанту Головнину. Теперь сотни миль отделяли его от «Фисгарда». Вокруг фрегата простиралась безбрежная гладь океана. Первую неделю океан штормил, гигантская зыбь раскидала на добрый десяток миль караван судов. Но чем ближе к тропикам, тем реже находили шквалы, постепенно утихомиривались ленивые, но изматывающие волны. Наконец на переходе к Наветренным островам установилась погода, редкая для осенней поры. Ясное, почти безоблачное небо, ровный северо-восточный ветер разводил небольшую, попутную волну.
С каждым днем сильнее припекало солнце, его отвесные лучи в полдень раскаляли палубу, в пазах кое-где пучилась смола…
При вступлении в тропики команда, по древней традиции моряков, веселилась и тешилась. Обычно такое празднество отмечали при переходе экватора, но англичане справляли его пересекая тропик Рака.
Инициаторами таких игрищ становились изобретательные гуляки и старослужащие матросы, которым не терпелось «промочить горло». Знаменательный момент сопровождался, как обычно, обильным употреблением хмельного.
Наряженный под Нептуна бывалый моряк с приклеенной бородой, в сопровождении подруги Прозерпины и «свиты», грозно вопрошал:
— Признавайтесь, кто без различия роду и звания впервые вступает в тропики?
Находились такие и среди матросов, и среди офицеров. Предупрежденный заранее Василий Головнин откупился бутылкой рома, но в бочку с водой его все-таки «макнули» с головой.
Зная по опыту, что Нептун волен окатить любого, капитан и все офицеры, ранее пересекавшие тропики, поспешили откупиться ящиком рома.
В конце концов фрегат бросил якорь в заливе Карлияль на острове Барбадос.
Лазурную бухту, окаймленную золотистыми песчаными пляжами, окружали поросшие тропическими лесами Холмы, повсюду вдоль берега тянулисъ рощи кокосовых Пальм, подступая к воде…
Облокотившись о борт, Головнин расстегнул рубашку, Подставляя грудь ласковому береговому бризу. Рядом в Вечерних сумерках выросла фигура капитана. Лицо его выражало печаль. Только что с пришедшего из Англии брига передали весть о Трафальгарском сражении и гибели Нельсона.
— Наш Горацио не раз бывал у Барбадоса и в этой гавани. В этих местах он начинал свою карьеру…
На следующий день Головнин попросил у капитана шлюпку и съехал на берег.
На золотистом пляже блестели обточенные прибоем разноцветные камушки, ракушки, то и дело укрываемые набегающими пенящимися волнами. Под ногами вокруг пальм, в густой траве валялись кокосовые орехи. Вдали, за редкими, но уютными домиками виднелись апельсиновые рощи, а дальше тянулись плантации сахарного тростника…
Примерно половина конвоя осталась у Наветренных островов. Остальные купеческие суда фрегат отконвоировал на остров Ямайку. Здесь экипаж отпраздновал Рождество и встретил новый 1806 год.
На берегу, как и на Барбадосе, шумели, пригибаясь под ветром, плантации тростника, зеленели апельсиновые и лимонные сады, гранатовые рощи. Внимание Головнина привлекли ветряные мельницы. Оказалось, что с их помощью давили сахарную трость, из сока варили сахар, а из него получали знаменитый ром…
Знойные дни сменяла непроглядная темень тропической ночи. На черном небе едва просматривались контуры холмов, шелестели невидимые пальмы и банановые деревья. На берегу сквозь густые заросли изредка мелькали огоньки в селении колонистов. Непотревоженная гладь бухты отражала лишь якорные огни фрегата и стоявших неподалеку судов…
Посол взял слово с Головнина, что весной он возвратится в Лондон. В середине января подвернулась редкая оказия. Фрегат «Сигорс» отправлялся к берегам Испании. Через пять дней «по желанию моему, — пометил Головнин, — будучи назначен на фрегат „Сигорс“ для отправления в Европу, в шестом часу утра я на него явился и в шесть часов пополудни, снявшись с якоря, пошли из гавани Порт-Рояль».
В первых числах марта «Сигорс» салютовал флагману, адмиралу Коллингвуду и присоединился к его эскадре, наглухо заперевшей в Кадиксе остатки франко-испанского флота.
Поочередно корабли эскадры приводили себя в порядок, подправляли такелаж, пополняли запасы воды в Гибралтаре. Подошла очередь «Сигорса», и Головнин опять отлучился на берег в заливе Тетуане. Командир фрегата, встречая его у трапа, пошутил :
— Отныне русский моряк побывал в Америке и Африке. Головнин ответил с усмешкой:
— Моряку, сэр, пристойно в морях обитать. По мне любо было незнаемые моря дальние и ближние изведать, побрататься с океаном…
В разгар весны закончилась волонтерская служба Головнина у англичан, его отозвали в Лондон и вскоре он отправился на родину…
Добрая Надежда обернулась злом
Первый министр военных морских сил России, адмирал Николай Мордвинов, пробыл в должности всего четыре месяца. Но и в этот небольшой срок успел совершить немало добрых дел. Он был один из зачинателей первого кругосветного вояжа россиян. В Мордвинове подкупала честность, независимость суждений… «Не умел изгибаться», — говорили о нем приятели, одному из которых он писал: «Виды собственной моей пользы никогда в сердце моем не вмещались, обид я получал много, благодарностей никогда, но ревностен я был и буду».