Головнин. Дважды плененный
Шрифт:
По прибытии «Надежды» на Камчатку «вина Крузенштерна была доказана», и ему грозило по крайней мере отстранение от должности, так решил комендант Камчатки, генерал-майор Кошелев. Тут-то Крузенштерн дал «задний ход», который парусникам не свойствен. Ценой примирения было публичное извинение Крузенштерна.
После неудачных переговоров Резанова с японцами Крузенштерн вновь занялся пересудами, обвиняя во всех грехах Резанова. Камергер, не желая ввязываться в ссору, покинул «Надежду» и поплыл в Русскую Америку на бриге «Святая Магдалина», где близко сошелся с Хвостовым и Давыдовым. За год пребывания на берегах Америки Резанов осмотрелся, здраво оценил природные богатства края и убедился в полуголодной жизни промышленников. В тех местах не родился хлеб. Купив у бостонского шкипера судно «Юнона» с провизией, Резанов отправился за хлебом в Калифорнию. Там он закупил пшеницу, познакомился и влюбился в 16-летнюю дочь коменданта крепости Консепсион д'Аргуэлло или, как называл ее ласково, Кончиту.
Сердцу не прикажешь. Несмотря на разницу в возрасте, влюбленные не чаяли души друг в друге. Они решили сразу и пожениться, но преградой стала разница религий влюбленных. Состоялось обручение, а свадьбу отложили, местные испанские миссионеры отказались благословить брак католички с человеком другой веры.
— Не печалься, моя милая, — успокоил Кончиту настойчивый камергер, — отвезем провизию в Ситху, и я сразу же отправлюсь на Камчатку, а оттуда без промедления поскачу скрозь Сибирь в Петербург. Добьюсь разрешения через нашего патриарха у короля испанского и Папы Римского…
Так совпало, что Резанов покидал Камчатку в те дни, когда Гагемейстер готовился отплыть из Кронштадта…
Перед отъездом камергер вдруг вспомнил, как унижался он перед японцами в Нагасаки, стремясь наладить с ними торговлю. Его не допустили даже в столицу Эдо, не приняли послание государя императора.
— Надобно сделать так, — приказал камергер Хвостову, — пройти на Сахалин и Курилы. Местных курильцев и сахалинцев обласкай, подарками одели. Японцев же строго накажи, суда их захвати. Ежели силы позволят, сделай высадку да прихвати с собой здоровых умельцев каких, человек несколько. А магазейны иховы с припасами пожги. Да простым япошкам растолкуй, что действа сии не супротив них, но против правительства, которое, лишая их торговли, держит в жесткой неволе и бедности.
При всем уважении к Резанову и подчинении ему, лейтенант Хвостов стал на официальную ногу. Дело, по существу, означало военное действие с сопредельным государством.
— На такой случай, ваше превосходительство, мне надобна официальная инструкция.
— Будет тебе оная, не беспокойся…
Благое, казалось, намерение Резанова обернется через несколько лет черной бедой для его соотечественника…
Оказалось, что слова Чичагова не были пустыми посулами. В середине августа с верфи из Лодейного поля в Неву вошли только что законченные три транспорта. Чичагов приказал управляющему Исполнительной экспедицией контр-адмиралу Мясоедову:
— Осмотреть сии суда на предмет годности к вояжу дальнему на Камчатку.
Вместе с корабельными мастерами Мелеховым и Курепановым Мясоедов осмотрел все три транспорта…
Вывод строителей кораблей однозначен — на плаву суда для Балтики годны, хоть нынче в море для перевозки леса, не утонут. В дальний же вояж на таком судне отправляться очень опасно. Наиболее добротным из них признали транспорт «Диану».
— Так что, ваше превосходительство, — в один голос подтвердили свое мнение опытные корабелы Мясоедову, — оное судно из сосны сотворено, но великие упущения местами замечены.
Хмурился Мясоедов, хотя сам лазил с мастерами и в форпик, и в ахтерпик [49] , и в трюмы с фонарями и слышал их замечания.
— Знать, в Лодейном поле мастеровые то ли от неведения, то ли по нерадению свое дело творят.
— Опишите сие подробно, докладывать министру мне велено…
«Выбор и представление их министр утвердил, — сообщал Головнин, — и 23 числа августа 1806 года я имел честь быть назначен командиром судна „Дианы“, которое велено было включить в число военных судов императорского флота и именовать шлюпом. Через сие оно получило право носить военный флаг. Офицеров и нижних чинов предоставлено было мне самому выбрать. Для исправления шлюп „Диану“ ввели в небольшую речку на левом берегу Невы, недалеко к западу от нового Адмиралтейства, которая вместе с Фонтанкой окружает небольшой островок; а на нем есть килен-балки и краны, там же хранятся казенные леса и такелаж».
49
… сам лазил … в форпик, и в ахтерпик… — Форпик — носовой отсек; Ахтерпик — крайний кормовой отсек.
Указ о назначении Головнин воспринял с воодушевлением, о чем и поведал: «Прежде, бывало, транспортов не вверяли лейтенантам, коль скоро им надлежало плыть далее пределов Балтийского моря. Такое отличие Головнину и указ за собственноручным подписанием государя императора, коим дано было полномочие, он поставлял превыше всяких наград».
Впервые жизненного пути Головнина коснулось царское перо, и, видимо, благоговейно затрепетала лейтенантская душа. Как-никак сам монарх руку приложил.
Заботы на командира навалились, а вернее, он сам окунулся в них с головой. Разные бывают командиры, как разнятся люди вообще. Но уж совсем плох капитан, который, принимая судно перед походом, не облазит его от киля до клотика [50] . Головнин ощупал каждую переборку, осмотрел все до единого помещения. Помогла прежняя служба на «Анне-Маргарите». Транспорта, в основном, строились по похожим конструкциям. Тридцать дней и тридцать ночей быстро промелькнули. Корабельный мастер Мелехов отобрал самых лучших плотников на Петербургских верфях, трудились на совесть. Но открылось «много новых и важных упущений». Когда «Диану» откренговали, попросту повалили на бок, в подводной части в некоторых местах обшивка отошла. Мелехов закряхтел, а Головнин сумрачно заметил:
50
… не облазит его … до клотика. — Клотик — деревянный кружок на самом конце мачты, топе мачты.
— Какой леший на стапелях так поганит дело? С таковыми щелями «Диана» и до Кронштадта не дойдет.
Пришлось весь борт перелопачивать, потом валить на другой борт и там все доделывать, крепить заново обшивку.
Мастеровые хотели управиться за месяц, как ни спешили, а вышло полтора. Начались осенние шторма. Как раз кончили корпус, а ставить мачты, вооружать такелаж, загружать балласт и груз нельзя. Шлюп не пройдет по мелководью через бары до Кронштадта, надо ждать, когда западные ветры нагонят полную воду.
В Кронштадте следовало оснастить «Диану», принять и разместить провизию, воду в бочках, загрузить все посылаемое на Великий океан снаряжение. «На такое дело нужно было по крайней мере две недели хороших дней, а не таких, какие у нас бывают в октябре. Краткость дней мало дает времени для работы, а почти беспрестанные дожди не позволяют многих вещей, особливо сухих провизий принимать из магазинов и грузить в судно. Итак, полагая, что если бы шлюп 8 октября, когда кончена на нем работа по кораблестроительной части, вместо Невы был в Кронштадтской гавани, то и тогда невероятно, чтобы он успел отправиться в путь вместе с судном „Нева“. Министр предвидел это и отложил экспедицию до следующей весны, а шлюпу приказал для зимования остаться в Петербурге, где он и находился до вскрытия реки».
«Диана» осталась зимовать в Неве, а «Нева» 21 октября распрощалась с Кронштадтом, и Гагемейстер повел ее на Камчатку и в Русскую Америку. В какой-то степени ему повезло. В благоприятных условиях «затишья» международного климата миновала «Нева» европейские воды, громыхавшие на континенте битвы ее не коснулись.
Там определялась дальнейшая политика после Аустерлицкого разгрома русской армии и позорного бегства Александра с поля битвы.
Несмотря на поражение, легкомысленный русский император жаждал отомстить Наполеону, который медленно, но уверенно двигался на восток, к границам Польши. В декабре противники встретились при Пултуске. Русской армией командовал Беннигсен. Тот самый, который добивал с заговорщиками императора Павла в его спальне. Там были семеро против одного. Здесь силы оказались примерно равными, потери тоже. Обе стороны донесли своим повелителям о победе. Беннигсен сочинил Александру, что он разбил самого Наполеона, которого и в помине не было на поле боя.