Головокружение
Шрифт:
– То есть обижен ты на Копыто?
– А чо?
– Ничо. Теперь я понимаю, чего ты на него наезжаешь, а за меня боишься.
– Я за тебя всегда боюсь, работа у нас теперя такая.
– В таком случае, не боись больше.
– Почему?
– Потому что у меня все под контролем.
– И енто? – Иголка мотнул головой в сторону окна. Со двора как раз донеслись очередные вопли довольной толпы.
– И енто тоже, – спокойно подтвердил Кувалда.
– Уверен?
– Ты, Иголка, боец шебутной и въефливый…
– Ага.
– Не перебивай, скотина.
– Слушаюсь.
Одноглазый прищурил единственную гляделку:
– Но если кому расскажешь о том, что услышишь, я те лично язык отрежу, понял? Вместе с головой, мля.
– Не боись, твое великофюрерское, – пообещал Иголка. – Я понятливый.
– Я тоже, – вставил Контейнер, которому очень хотелось послушать откровения семейного лидера. – Я, типа, молчун по жизни.
– Оно и видно. – Кувалда выдержал паузу. В принципе, ему не было никакого резона делиться с кем бы то ни было замыслом, но очень уж великому фюреру хотелось похвастаться хитроумным планом. Раньше роль слушателя исполнял верный Копыто, теперь приходилось довольствоваться телохранителями. – Как фумаете, почему именно я великим фюрером сфелался и фо сих пор остаюсь? Потому что вовремя Сабле с Секирой глотки перерезал?
Именно такой ответ Иголка и собирался выдать, однако, услышав его из уст Кувалды, насторожился и сморщил мозг, в попытках родить нечто оригинальное:
– Не поэтому?
– А почему?
– Ума у тебя много, твое великофюрерское, и это ни хрена не лесть, – неожиданно выдал Контейнер. – Все об этом знают, и даже Копыто говорил часто.
– Правильно, боец: ума, – довольно осклабился Кувалда. – А скажите мне теперь, что в Форте еще нефелю назаф творилось?
– Бардак творился, – не стал скрывать Иголка. – Тебя Чемодан разводил, как маленького, да еще и Шпатель стал пальцы гнуть. Через месячишко, глядишь, могли бы и окончательно оборзеть.
– Могли, – не стал спорить Кувалда. – А теперя не оборзеют.
– Это почему?
– Потому что теперя, Иголка, у Чемофана и Шпателя крутой новый враг появился.
– Копыто, – догадался боец.
– И пока эти олухи буфут поф канцлера, мною огосуфарствленного, пофкапываться, я их обоих сковырну, как чирья. Без усилиев, мля!
Довольный Кувалда извлек из-под кресла початую бутылку виски и сделал большой глоток прямо из горлышка.
– Круто, – оценил Иголка.
– Не то слово, как круто, – вздохнул Чемодан. – Мои ребята еще ночью тута все обнюхали и только ластами разводят, врубаешься?
– Всего он предусмотреть не мог, – упрямо ответил Шпатель. – Копыто – тупой, запомни сам и детям расскажи.
– Копыто – тупой, – согласился Гнилич. – А шасы умные. Шасы ему будку выстроили и все предусмотрели.
– Шасы не вояки.
– Но дело свое знают.
Уйбуи разговаривали, стоя на балконе, что нависал над внутренним двором Южного Форта, однако внимание их было сосредоточено не на толпе, что бесновалась у бочек с халявным виски, не на приплясывающем на трибуне Копыто, а на мощных воротах, преграждающих путь к вожделенной винокурне.
Даже не на воротах, а на настоящем защитном рубеже, возведенном по всем правилам военного искусства. Гладкие бронированные створки смыкались настолько плотно, что шов проглядывался с огромным трудом. Замочных скважин не предусматривалось – все запоры были скрыты, а надвратным украшением служили бойницы, из которых дружелюбно косились вороненые пулеметные стволы. Справа от ворот шасы установили дверь, тоже бронированную, блестящую и абсолютно гладкую.
– Толщина у нее такая, что проще стену взорвать.
– Стена здесь капитальная, так мы весь Форт обрушим.
– Да и хрен с ним, главное, до вискаря добраться.
– В руинах копошиться – последнее дело, – не согласился Гнилич. – А ежели мы на вискиделательную машину Форт опрокинем, то чо нам самим достанется?
– Ничо.
– Вот и ответ.
– Мля… – Шпатель даже подпрыгнул от огорчения. – А через калитку?
– Там тамбур, – хмуро отозвался Чемодан.
– Это как?
Гнилич с удивлением покосился на глупого Дурича, но объяснил:
– Калитка открывается, входишь внутрь, а тама еще одна дверь. Первая потом закрывается, и тока после этого открывается вторая.
– Хитрые, суки.
– Шасы.
– А я как сказал?
Чемодан хмыкнул.
И уйбуи вновь уставились на преграду, отделявшую их от источника виски.
– А ежели через потолок пробиться? – предложил Шпатель. – Не могли же они все забронировать, а?
– Тама Шибзичи засели, казарма ихняя, врубаешься?
– Выбьем из казармы, – пообещал Дурич. – Потом пол взорвем и через потолок ворвемся.
– Долго, – поразмыслив, выдал Гнилич.
– Но может получиться. – Шпатель облизнулся. – Подписываешься?
Одному ему поднимать мятеж не хотелось, вот и уговаривал Чемодана выступить.
– А как потом делиться станем?
– Чисто поровну.
– Вискиделательная машина одна.
– Тока виски она делает много, – уточнил Дурич. – Одну бочку тебе, другую мне, одну тебе, другую мне, одну…
– Я понял, понял, – перебил увлекшегося уйбуя Чемодан. – Пополам и между нами лучше, чем все и одному Кувалде. Но атаку обмозговать надобно, с нахрапа не получится.
– Правильный базар, брателло Гнилич, – обрадовался Шпатель. – Давай краба, союз по-мужски замажем.
И уйбуи обменялись крепким рукопожатием.
Центральный офис «Тиградком».
Москва, улица 2-я Брестская,
10 июня, пятница, 11:29
В едином оперативном штабе было тихо, как на кладбище. Точнее, не во всем штабе, а в одном из его помещений. Главный зал, в котором находились операторы, продолжал жить полной жизнью: гудели компьютеры, переговаривались сотрудники, шли доклады от патрулей, но в переговорной, где собрались Сантьяга, Ярина и де Лаэрт, стояла гробовая тишина. Высшие маги Великих Домов тяжело переживали неудачу.