Головорез
Шрифт:
– Начни с начала, – прошептал он, касаясь её уха. Жармелс уступил место «Стоунз» "Ты не можешь всегда получать то, что хочешь". – На кого была похожа Кэрол в детстве?
Прижимаясь к нему бёдрами, она прогнулась назад. При движении щёлкнула кнопка, открывая ложбинку между грудей.
– На сорванца, – сказала она, наблюдая за тем, будет ли он украдкой заглядывать к ней под платье. Было бы воспринято его подглядывание, как признак того, что его тянет к ней, или же что он не видит в ней личности? Секс был настоящим минным полем. Он перевёл взгляд на её лицо.
– Мальчишки в Амарильо не давали мне играть с револьверами.
– И
– Обычно я уходила и сама играла в апачских храбрецов. Раздевалась до последней тряпки – на мне оставалось только полотенце вместо набедренной повязки – и разрисовывала тело боевой раскраской.
– Полагаю, уже просматривались твои теперешние формы?
– Мне было восемь лет, и я была плоской, как доска.
Глаза Цинка против его воли не могли избежать искушения. Прошёл ли он испытание или провалился?
– Дальше по улице жил Сонни Твигг. Это был шутник, который пугал меня змеями. Я сделала лук из ветки и куска струны. У меня была только одна стрела без оперения, просто заточенная на конце. Я разрисовала её кольцами лаком для ногтей.
В нашем дворе росло большое густое дерево. Я пряталась в его ветвях, подражая техасским рэйнджерам. Однажды Сонни проезжал мимо на своём двухколёсном велосипеде, после того, как наш сосед вымыл свою машину. Я целилась не в него, а так, чтоб промазать на целую милю. Но лишённая оперения стрела вонзилась между спиц его переднего колеса. Сонни перелетел через руль, словно акробат.
Шум заставил нашего соседа выйти наружу. И он увидел Сонни, барахтающегося в грязи. Единственной уликой был сломанный прутик с нарисованными кольцами. Никто не заметил меня на дереве. Я смогла бы выйти сухой из воды, если бы мой отец не подъехал как раз тогда, когда я слезала вниз. Он сложил два и два и выпорол меня своим ремнём. Он придерживался того мнения, что балованные девчонки, которые играют словно мальчишки, и кнута заслуживают как мальчишки. Мой отец был прямо помешан на том, как "надлежит вести себя настоящим леди". В ту ночь он сжёг мои джинсы и последующие три года заставлял меня носить юбку. Где-то в глубине души я осознаю, что стала копом потому, что во мне спрятана какая-то часть, которая ведёт себя не так, "как подобает леди".
"Deja vu, – подумал Чандлер. – Мой двойник женского пола".
– Кто твой любимый ковбой? – спросил он.
– Ты задаёшь весьма странные вопросы.
– У меня имеется теория, что весь мир превратится в дерьмо, когда вестерны выйдут из моды. Каждый вестерн несёт в себе моральный заряд, хотя временами и не тот, какой задумывался. То, что ты чувствуешь по отношению к ним, очень много говорит о тебе.
– Хорошие парни или плохие парни?
– И те и другие.
– Хорошие парни: Гари Купер. Он покорил моё сердце в "Высоком полдне". Плохой парень: Генри Фонда. "Однажды на Западе".
– Хм-м-м. Это хороший парень. Забудь о нём. Назови своего любимого поющего ковбоя. Рой Роджерс? Жене Отри? Хопалонг Кэссиди?
Дай мне передышку! Хороший парень: Паладин. "Имея револьвер, отправлюсь в путь".
Плохие парни: Джек Паланс. Вильсон в "Шейне".
– Это всё поясняет. То,
– Чёрное подходит к моим волосам, ты, вонючий осёл.
"Стоунз" сменились "Ю-ту", "Я всё ещё не нашёл то, что ищу".
– У нас с братом была собака, колли по кличке Джет. Он сдох в последний день перед каникулами, когда мне было восемь лет. Том, который был на два года младше, был буквально убит горем. Поэтому мама взяла нас в Штаты, чтобы купить «Сталлион» 38-го.
В те времена револьверы в Канаде никуда не годились. Это были жалкие поделки, из которых только и можно было палить по тарелочкам. Пересекши границу, можно было купить настоящий "Мак-Кой": шестизарядный револьвер, в который нужно было засовывать по круглому капсулю в каждый патрон и только потом заряжать барабан.
Когда мне было восемь лет, в Техасе мы стреляли из настоящих 22-го калибра.
Лавка в Грэйт-Фолз в Монтане была мальчишеской мечтой пятидесятых. Том вернулся домой одетый как Лэш ЛаРу, весь в чёрном. На мне была цветастая ковбойка и белая стетсоновская шляпа, сапожки "Акме", шпоры и кобура, прикреплённая к ноге.
У нашего отца были низкие стаканчики для виски с золотым ободком. Мама украсила бар бутылкой апельсинового крюшона. Держа в руке стакан, Том уселся за кухонный стол.
– Парень в белом вошёл внутрь и сел рядом. "Пр-ривет, Вилсон. Слышал, что ты быстр". Предполагалось, что Том должен ответить: "Я слыхал, что ты быстр тоже", но вместо этого маленький мерзавец поднял свой стакан с апельсиновым крюшоном и выплеснул его мне в лицо. Шляпа потеряла форму, рубашка была вся в пятнах, с моего подбородка стекали капли. Я тогда был готов убить его прямо на месте. "Это хорошо только в фильмах, а, Цинк?" – сказал он. Теперь я ношу чёрное, "чтобы скрывать пятна".
– Это аллегория твоей жизни? – спросила Кэрол. 11:12 пополудни Цинк был в постели один, когда зазвонил телефон.
Это был ДеКлерк.
КРОВАВАЯ БАНЯ
Ванкувер
11:12 пополудни
ДеКлерк позвонил в Сан-Франциско из адвокатской ложи, воспользовавшись телефоном, расположенным по соседству с комнатой присяжных. Канадские законники носят полный набор судейских регалий "Старых Придворных бойцов", за исключением парика. Ничто не могло перебить запах зануд, любящих задавать дурацкие вопросы, которые стоили миллиона долларов или приводили к выходу на свободу психопата только потому, что обвинительное заключение было составлено неправильно. Пока Цинк и Роберт разговаривали, тысяча перебывавших здесь мантий раздражала нос ДеКлерка. Он был рад поскорее повесить трубку и вырваться на свежий воздух.
Старый Суд, где Сэм Ньютон сражался с "голубями из Ада", был выше по улице.
Здание Нового Суда – им стали пользоваться с 1978 года – напоминало по форме кусок сыра. Тридцать пять судебных комнат на пяти расположенных ярусами этажах уходили вправо под углом к стеклянному клину. Вьющиеся растения свешивались с каждого этажа, словно Висячие Сады Вавилона. В солнечные дни Большой зал под наклонной стеклянной крышей заставлял законников изжариваться, словно в Долине Смерти. В ночи, подобные сегодняшней, Большой зал превращался в морозильник, отчего дыхание Джека Мак-Дугала прерывалось, пока он потирал замёрзшие руки.