Голубая кровь
Шрифт:
Блисс счастливо улыбнулась. Она подмигнула Шайлер.
— Классное платье, — сказала она, судя по тону вполне серьезно.
— Спасибо.
— Вы тут как, уже осмотрелись? — спросил Дилан и тут же сообщил: — Наверху можно неплохо перекусить.
— Сейчас осмотримся, — пообещал Оливер.
Они оставили парочку и принялись пробираться через толпу наверх, к буфету.
Помещение было украшено электрическими гирляндами, а в дальней части комнаты на столах красовались блюда с горячим и холодным жареным мясом, изысканными закусками и французской выпечкой. В средней комнате беспорядочная толпа аристократических девиц и юношей из богатых семейств
— Хочешь глотнуть?
— А то! — отозвалась Шайлер и забрала у него фляжку.
Жидкость была теплой и обожгла ей горло. На мгновение у девушки загудело в голове, она сделала еще пару глотков.
— Эй, полегче! Это ром! — предупредил Оливер, — Ты так с катушек слетишь, — весело заявил он.
Но Шайлер по-прежнему чувствовала себя совершенно трезвой, хотя улыбнулась и сделала вид, будто уже слегка захмелела.
Они стояли, плохо понимая, что им делать, держали в руках серебряные бокалы с натуральным фруктовым пуншем и старались изображать, будто им безразлично, что их никто не окликнул, не поздоровался и вообще никак не дал понять, что они тут желанные гости. Шайлер оглядела непринужденно беседующих учеников, которые собрались вокруг столиков с коктейлями, курили на балконе или позировали на фоне пианино, и осознала, что, хотя она знала большую часть собравшихся почти с самого детства, на самом деле была здесь чужой. Просто поразительно: даже Дилан умудрился найти себе место и отхватил популярную девушку, а они с Оливером, как всегда, остались вдвоем.
— Хочешь потанцевать? — спросил Оливер, ткнув в сторону темной комнаты.
Шайлер покачала головой.
— Не-а.
— Может, уйдем тогда? — поинтересовался Оливер, который, похоже, пришел к тому же выводу, что и она. — Можно зайти в «Банк» — спорю на что угодно, у них там музыка получше.
Шайлер не знала, как поступить. С одной стороны, они с Оливером имели все права находиться здесь — в конце концов, они тоже ученики Дачезне! — но с другой, возможно, лучше бы просто тихо скрыться. Может, если повезет, никто и не заметит, что они вообще приходили.
Оливер натянуто улыбнулся.
— Это я виноват.
— Вовсе нет. Я тоже хотела прийти, — возразила Шайлер. — Но ты прав, наверное, нам лучше смыться.
Они спустились по величественной лестнице с красной ковровой дорожкой. На последней ступеньке стоял Джек Форс, разговаривая о чем-то с Китти Маллинс. У Шайлер перехватило дыхание. Она крепко сжала руку Оливера и прошла к главной двери, не глядя на Джека.
— Уже уходишь? — послышался голос Джека.
Шайлер обернулась. Китти Маллинс ушла.
Джек стоял один, прислонившись к перилам. На нем была французская белая рубашка — спереди заправленная в брюки, но сзади, как обычно, выбившаяся из-под ремня, — брюки цвета хаки и расстегнутый темно-синий блейзер. Галстук был повязан криво, но выглядел Джек просто сногсшибательно. Он теребил цепочку запонки на правом запястье.
— Да мы так, просто заглянули, — пожала плечами Шайлер и невольно улыбнулась.
— Может,
На мгновение Шайлер забыла, что Оливер стоит рядом, и, когда он заговорил, испуганно вздрогнула. Оливер взглянул на нее с нарочито непроницаемым видом.
— Я, пожалуй, схожу возьму еще чего-нибудь выпить. Пойдешь со мной?
Шайлер замешкалась с ответом, и на один бесконечный миг они застыли неловким треугольником.
— Да нет, Олли, мне что-то не хочется пить. Я тебя позже нагоню, ладно? — наконец, жалобно произнесла она.
Оливер нахмурился, но спорить не стал и быстро зашагал вверх по лестнице.
Шайлер скрестила руки на груди. Что это нашло на Джека Форса? Они всю неделю после похорон не разговаривали, он ей и слова не сказал, а теперь снова подкатывается? С чего она вообще тратит на него время?
Джек подошел и обнял ее за плечи.
— Пойдем потанцуем. Кажется, я слышу мою песню.
Шайлер позволила ему увлечь себя наверх, и на этот раз, когда они вошли в комнату, на них стали оборачиваться. Шайлер заметила завистливые взгляды девушек, а несколько парней посмотрели на нее с уважением. Всего минуту назад она была для них невидимкой, но присутствие Джека все изменило. Джек привлек ее к себе, и она поплыла в ритме музыки. Комнату пронизывал сексуальный, гипнотический ритм «Время на исходе» группы «Мьюз». «Я словно тону, задыхаясь…» Шайлер прижалась к Джеку, она чувствовала, как тело ее покрывается испариной, а рубашка Джека становится влажной, так силен был жар их тел.
ГЛАВА 16
Ее родители собрались уходить. Мими у себя в спальне услышала стук каблуков матери по мраморному полу и более тяжелые шаги отца.
— Крошка, ау! — произнесла Тринити, постучавшись к дочери. — Мы с папой уходим.
— Входи, — отозвалась Мими.
Она надела длинные массивные серьги и принялась внимательно изучать свое отражение в зеркале.
Тринити отворила дверь и вошла. На ней было длинное, по щиколотку, платье, как решила Мими, от Валентино, а на плечах красовался роскошный соболий палантин. У Тринити была изящная, чарующая фигура, а длинные белокурые волосы локонами ниспадали на плечи. Мать Мими часто фотографировали для светских новостей и модных журналов.
Родители собрались на какой-то благотворительный бал. Они вечно куда-то уходили. Мими даже вспомнить не могла, когда они ужинали дома. Иногда она вообще их неделями не видела.
Мать проводила время в салоне красоты, в спортзале, у своего психотерапевта или в бутиках на Мэдисон-авеню, а отец постоянно был на службе.
— Не задерживайся допоздна, — наставительно произнесла Тринити, поцеловав дочь в щеку. — Кстати, ты чудесно выглядишь. Это то самое платье, что я тебе купила?
Мими кивнула.
— Тебе не кажется, что эти серьги здесь лишние? — поинтересовалась мать.
Мими была уязвлена. Она терпеть не могла, когда ее критиковали.
— Мне кажется, мама, они отлично смотрятся.
Тринити пожала плечами.
Мими заметила, что в дверях с нетерпеливым видом стоит отец. Он возбужденно разговаривал с кем-то по мобильному. В последнее время отец выглядел более встревоженным, чем обычно. Что-то беспокоило его, он был поглощен своими мыслями и рассеян. Как-то Мими вернулась домой намного позже дозволенного времени, когда она кралась через кухню, отец, наливавший себе коньяк, заметил ее, но не сказал и слова.