Голубая кровь
Шрифт:
Позвав свою собаку, Нейман села на Измаила, и на минуту задержала взгляд на дворце. Прямо перед ней сейчас находился фонтан и вдруг в её памяти сами собой всплыли слова старого терианина. Причудливо-экзотические очертания скульптур сверкали сапфирами на голубом мраморе и, глядя на них, Нейман прошептала:
— Да не коснётся ничего рука врага. Именем Флаэсов я прошу у вас защиты.
То ли солнце светило слишком ярко, то ли слова Нейман и правда услышала неведомая сила, но только сапфиры в фонтане, как показалось терианке, на миг вспыхнули слабым светом, как только она произнесла имя Флаэсов. И словно по невидимой цепочке эти слабые вспышки промелькнули и по стенам дворца, украшенным не только сапфирами.
Развернув коня, Нейман быстро поскакала прочь. Ей казалось, что в её душе звучит упрёк погибших матери, сестёр и брата за то, что она сделала со своим домом, некогда таким прекрасным. Но Нейман ни о чём не жалела. Что сделано, то сделано. Проезжая по лесу, она услышала весёлый смех и голоса людей.
Это было семейство Хауц. Повернув Измаила, Нейман подъехала ближе к дороге и увидела, что новые жильцы уже спешат к своей добыче. В этот день они были как никогда пунктуальны, и опаздывать, видимо, не собирались. Жена Хауца и его дочери уже спорили о том, что возьмёт каждая и на сколько частей они поделят фамильные драгоценности рода Эриндо. Хауц и его сыновья тоже выглядели весьма довольными, так как вскоре им будет принадлежать самое красивое и богатое поместье во всём Ауленте и его окрестностях. Отныне они будут жить в роскоши.
«Какие они самоуверенные и довольные, — подумала Нейман. — Вот так просто взяли и потребовали мой дом и, что удивительно, получили его. Они едут туда уже как хозяева и даже не везут с собой никакого чиновника, чтобы он законно оформил передачу поместья от одного хозяина другому. Они слишком уж нахально ведут себя, чтобы можно было сказать, что на их стороне закон и правосудие. Ну, ничего, я когда-нибудь разберусь во всём этом, и уж тогда никто от меня пощады не дождётся, я буду не менее жестока, чем они сейчас».
Радость этой семьи и её весёлый торжествующий смех, словно кинжал, полоснули по сердцу Нейман и привели её в ярость, которая сменилась смирением с судьбой и пониманием, что ничего исправить пока нельзя. И в эту минуту Нейман была полностью согласна с Эсфирью: Аулент понимал только язык силы и коварства.
Нейман поехала следом за этими людьми, но они даже не подозревали, что поблизости кто-то есть и пристально следит за ними из леса. Подъехав ближе, она услышала слова Иларии:
— … и всё же мы добились своего. Я же говорила, что если приложить старание и сделать два-три удачных хода, то можно достичь чего угодно. Раньше мы едва сводили концы с концами, а теперь станем богаче самого императора. Эриндо всегда были слишком честны, чтобы жить здесь. Подумать только, ведь ещё месяц назад у меня не было будущего и карьеры. Если бы Ноэми де Эриндо осталась жива, то все только с ней бы и сотрудничали, так как она считалась первой и умнее всех, хоть этому гению и не хватало честолюбия. Но её больше нет, и теперь все кинулись ко мне, ведь теперь я стала первой в университете. Жаль, конечно, что с этой терианкой Ноэми пришлось убрать и её семью, ведь мы очень рисковали, но, как говорится, что ни делается — всё к лучшему. В конце концов, сама судьба помогла нам, и теперь мы войдём в высшее светское общество, а я стану самым известным физиком на всей Тере. Мы будем богаты, нам будет поклоняться весь Аулент! Единственная наша утрата, так это папина рука, но это можно пережить ради почестей и славы.
— К тому же, именно потому, что он потерял руку и не сможет больше работать, мы и добились, чтобы нам в качестве компенсацию отдали это поместье. Представляю, как восприняла это Нейман де Эриндо, когда ей, как снег на голову, сегодня обрушился приказ императора, — злорадно сказал один из братьев Иларии, тот самый, которого однажды искалечил Измаил.
— Тебе, Илария, больше всего ненавистна была Нейман де Эриндо. Наверное, с ней тебе особенно хотелось бы поквитаться. Жаль, что она-то как раз и уцелела, — напомнила одна из младших дочерей Хауца.
— Это верно, но Нейман сейчас и так получила сполна. Меня греет одна уже только мысль, что она будет свидетелем своего падения и нашего возвышения, — улыбнулась Илария.
— А что, если она вздумает мстить? — с опаской спросила дочь госпожа Хауц. — Нейман непредсказуема, она просто ненормальная. Помните, как она ворвалась в наш дом? Я уже думала, что никого из нас в живых она не оставит.
— Не бойся, мама, Нейман для нас не опасна, — возразила ей старшая дочь, — я слышала, что Изабелла взяла с неё слово не мстить, и если это действительно так, то Нейман нас и пальцем не тронет. Эриндо всегда были слишком принципиальными в своих обещаниях.
— Но она так же обещала всех нас уничтожить.
— Это были всего лишь угрозы, сказанные в порыве гнева, а не клятва, — сказала Илария и снова улыбнулась, уверенная в том, что Нейман ничего им не сделает.
Но радость семьи продолжалась не долго. Ехавшие впереди верхом Хауц и его сыновья вдруг остановились.
— Что там случилось? — спросила жена Хауца, она с дочерьми ехала в открытой коляске позади мужа и сыновей.
— Поглядите сами, — ответил Хауц и указал рукой вперёд.
Там, где были плантации роз, с такой любовью оберегаемые когда-то графиней Рондой, теперь остались только обезображенные, сломанные, вытоптанные и перекопанные кусты. Хауц и его семья, молча и непонимающе, смотрели на это некогда красивое и благоухающее место.
Нейман тоже это увидела. Картина уничтоженных розовых плантаций причинила ей страдания больше, чем кому бы то ни было. Она не нашла в себе силы отдать приказ уничтожить эти розы, которые так любила её мать, но рабы сами сделали это, зная, что хозяйка их одобрит. Нейман поразила та скорость, с какой были вытоптаны и перекопаны это огромные плантации. Тут, наверное, прогнали не один табун. Ей было до боли жаль цветы, но рабы, верные своей госпоже, постарались на славу и не оставили ни одного живого цветка.
«Куда ещё заведёт тебя твоё желание насолить врагам?» — с упрёком кричала душа терианки, когда та смотрела на обезображенные плантации, которые много лет являлись одним из главных украшений поместья. Позже Нейман узнала, что часть роз была бережно выкопана и посажена далеко в лесу, чтобы потом от них снова возродить эти плантации, не потеряв ни одного сорта.
Смотреть же на Хауцев Нейман было почти весело, их растерянность в немалой степени утешила её.
«Вас ещё не то ждёт», — подумала Нейман и, развернув коня, помчалась в объезд плантации назад к дворцу.
Его всё так же окружало пламя, которое продолжало разрастаться ввысь, и скоро должно было достигнуть высоты почти в двадцать метров. Огонь горел бесшумно, ровно и не дымил, как и должно быть.
Семья Хауца приехала сразу после Нейман, и увидела, что последняя из Эриндо ничего им не оставила. Огненное кольцо вокруг дворца оказалось самым неприятным сюрпризом для новых жильцов. Несколько рабов, которых накануне приобрёл Хауц, безрезультатно гасили целый час огонь. Сыновья Хауца объехали дворец вокруг, видимо, пытаясь найти где-нибудь лазейку, но приехали ещё более разозлёнными. Оказалось, что они нашил только огромную будку, в которой когда-то жил регетарк, содержавшийся вместо цепной собаки. На этой будке было написано: «Можете жить здесь, Хауцы». Об этой надписи позаботились рабы Нейман, которые тоже хотели хоть как-то позлить тех, кто лишил их мирной жизни. Ожидаемый праздник превратился для Хауцев в сплошную нервотрёпку, а тут ещё и огонь никак не желал гаситься никакими способами. Но и это ещё было не всё.