Голубая лента
Шрифт:
Ева предложила Вайту вместе позавтракать в ее каюте.
— Не хочу сегодня никого видеть, — сказала она и позвонила стюарду.
Ради сегодняшнего капитанского обеда метрдотель Реве выказал все свое искусство. Зал ресторана был украшен вьющейся глицинией, низко свесившей темно-голубые кисти. На столах возвышались целые кусты алых и чайных роз, от которых шел свежий пьянящий аромат, напоминающий о летнем утре. Мясные и рыбные блюда, прекрасно гарнированные, казались драгоценными творениями мастеров эпохи барокко — трудно было решиться их съесть. Облачившись в безукоризненный фрак, Реве руководил пиршеством. По его сигналу стюарды, словно библейские
Взволнованные стремительным ходом «Космоса» и мыслью, что через сутки с небольшим прибудут в Нью-Йорк, пассажиры разразились бурными аплодисментами, словно сидели в театре.
Капитан Терхузен, в чью честь был дан этот экстравагантный обед, не пробыл за столом и десяти минут. Служебные обязанности позволили ему лишь отдать долг вежливости.
После обеда дамы, пританцовывая на ходу, проследовали в зал, где играл оркестр. Это был подлинный парад красоты, молодости и богатства. Ни один трансокеанский лайнер не видел столь ослепительного зрелища. Дамы в небрежно накинутых на пудреные плечи палантинах из самых отборных мехов, драгоценной старинной парчи и уникальных китайских вышивок блистали великолепными диадемами и аграфами. При малейшем их движении зал так и искрился драгоценными камнями. У фоторепортеров работы было по горло.
Директор Хенрики принимал гостей от имени пароходной компании, с любезной улыбкой выслушивая бесчисленные комплименты: никогда еще не было такого парохода, такого капитанского обеда, такого бала! Хенрики благодарил на двенадцати языках.
Двигатели «Космоса» мощностью в шестьдесят пять тысяч лошадиных сил довели скорость до двадцати двух — двадцати трех узлов. Корпус его дрожал.
Туман еще не вполне рассеялся, но с каждым часом он все больше редел. Видимость была хорошая. Часов около девяти с левого борта заметили огни рыбачьей шхуны; это было судно «Архангел Гавриил» из Сен-Мало. «Архангел Гавриил» морзянкой просил сообщить своей пароходной компании, что у него на борту все благополучно. С того дня, как «Космос» потерял из виду берега Ирландии, это было первое судно, которое он встретил на своем пути.
В девять часов Терхузен вызвал к себе на совещание своих помощников: было получено несколько радиосводок о появлении льда. Терхузен и старший офицер Халлер начертили точный план его вероятного дрейфа. Большинство ледовых полей проходило стороной, на их курсе встречалось лишь одно, то, о котором сообщил Кап Рейс. Оно протянулось на пятьдесят миль в длину и десять в ширину. Они вычислили, что дойдут до него часов в одиннадцать, если им вообще доведется с ним встретиться.
Терхузен явно не испытывал ни малейшего страха перед этим полем. Плавая тридцать лет по Атлантике, он знал, что от Ирландии до побережья Штатов можно не встретить не только ни одного айсберга, но даже парохода, так беспределен океан. Он всего раз потерпел легкую аварию во время шторма; зато лет десять назад прославился на весь мир благодаря мужественному спасению экипажа итальянского грузового судна «Минерва», дрейфовавшего по взбесившемуся океану. Два дня и две ночи его пароход не отступал от остова разбитого судна, пока не поднял на борт всех — до единого человека. В ту пору он командовал «Линкольном». Газеты напечатали о нем восторженные статьи, и Терхузен получил один из высших итальянских орденов. Этот знак отличия он иногда надевал по воскресеньям, чтобы доставить удовольствие своим дочкам.
Да, Терхузен не испытывал страха. Не для того компания доверила ему самое большое, самое быстроходное судно, к тому же непотопляемое, чтобы он застопорил машины, едва только где-то поблизости появится айсберг. Он отлично понимал, как возрастет престиж компании, если «Космос» в первом же рейсе перекроет все рекорды скорости. Во всяком случае, он решил воспользоваться штилем и всю эту ночь мчаться на всех парах, пока видимость более или менее хорошая. Ведь вполне возможно, что завтра утром они окажутся в густейшем тумане. Он дал приказ обоим младшим офицерам поочередно дежурить на мостике вместе с вахтенным, потому что четыре глаза видят лучше, чем два.
После совещания Хенрики вместе с Шеллонгом, как были во фраках и лакированных туфлях, так и спустились в машинное отделение. Однако перед кочегаркой они натянули на себя робы.
«Космос» делал двадцать четыре узла.
— Мы идем на мощности в семьдесят пять тысяч лошадиных сил, — объявил главный механик и подмигнул: — У нас в запасе еще пятнадцать тысяч, но на большее я пока не отваживаюсь.
— Главное для нас сейчас — проскочить! — усмехнулся Хенрики. — В каждом деле нужно и немного везенья.
Кочегары, обливаясь потом, при каждом ударе колокола в бешеном темпе подбрасывали уголь в топки.
Хенрики не удержался от похвалы.
— Ну и парни! — крикнул он и от лица пароходной компании обещал им двойное вознаграждение, если они удержат этот темп до Нью-Йорка.
Один из кочегаров упал без чувств, но его мгновенно заменили. Еще утром другого кочегара отправили в лазарет, где он вскоре умер от сердечных спазм. Никто об этом не узнал, да никого это и не интересовало.
Вперед, вперед, вперед! В туннелях, где неистово вертелись гребные винты, стоял неумолчный грохот.
В девять часов Ева и Вайт ужинали одни в ее гостиной и, занятые каждый своими мыслями, лишь время от времени обменивались несколькими словами. Иногда в каюту бесшумно входил стюард, что-либо подавая или унося. И когда отворялась дверь, издалека глухо доносились звуки оркестра.
За последние сутки Ева почти ничего не ела и сейчас ужинала с аппетитом. Она выпила стакан кьянти и заметно оживилась. Щеки чуть округлились, понемногу на них опять заиграл здоровый румянец, влажные губы вновь тронула сдержанная улыбка.
Через двадцать четыре часа с небольшим из вод Гудзона горой огней встанет перед ними Нью-Йорк, подумала Ева. Клинглер, конечно, встретит ее на пирсе, и они сразу покатят по шумным, залитым бесчисленными огнями ущельям нью-йоркских улиц. Она уже ощущала чудовищную энергию, какую излучает этот волшебный город.
Нью-Йорк, Чикаго, Милуоки, Питтсбург, Бостон… и повсюду в сопровождении Вайта. На этот раз она уже будет не одна, радостно подумала Ева. Как это было ужасно, когда она, смертельно усталая после спектакля или концерта, ужинала одна у себя в номере или в обществе чуждых ей людей. Теперь все это миновало, Вайт всегда будет с ней!
Ее щеки пылали румянцем.
— Когда мы будем в Нью-Йорке? — спросила она, должно быть, в десятый раз.
— Говорят, часов в двенадцать ночи, — ответил Вайт. — Самое позднее завтра рано утром.
Ева вскинула на него свои иссиня-серые глаза.
— В Нью-Йорке мы будем жить совсем уединенно, слышишь, Вайт? На этот раз я не воспользуюсь гостеприимством Клинглера. Как чудесно, что гастроли в Метрополитен-опера начнутся только через неделю!
Рюмки на столике, за которым они ужинали, начали скользить и разъезжаться, так сильно сотрясалось судно. Ваза с цветами, стоявшая на рояле, покачнулась и упала бы, не подхвати ее Вайт.