Голубика в кружке
Шрифт:
– Надо же, – удивился Сергей, – ни в одном окне нет света. Может, отключили? Тебе на лифте надо подниматься?
– Да, на восьмой.
Тут как по команде в доме в разных местах зажглись несколько окон. Не спалось кому-то этой ночью…
Около лифта был темно – одинокая лампочка давала совсем мало света, – так что пришлось долго вглядываться, чтобы найти кнопку. Сергей вызвал лифт. Где-то в вышине раздался скрежет и грохот, и Маринка в очередной раз подумала, что очень боится лифтов.
В лифте было ненамного светлее, но Маринка смогла наконец разглядеть
Сергей тоже разглядывал Маринку.
– Ну вот и познакомились, – засмеялась она.
На площадке восьмого этажа света не было вообще. Двери лифта закрылись раньше, чем Маринка подняла руку к дверному звонку. Пошарив рукой по стене, нащупала кнопку и слегка ее придавила. Среди ночной тишины прозвучавший где-то в глубине квартиры звонок показался очень громким.
Маринка сразу пожалела о своем решении идти сюда. Так неудобно. Почти два часа ночи. И ребенка не дай бог разбудит. Звук открываемого замка, отворяемой двери. В тамбуре зажегся свет.
– Кто там? – Голос Людмилы со сна был охрипшим и звучал грубовато.
– Это я, Марина, – чуть не плача произнесла Маринка.
И опять ей стало очень грустно от всей этой ситуации. Но тут она почувствовала, как Сергей сжал ее руку повыше локтя – успокаивая, подбадривая.
Уже возясь с дверью тамбура, Люда ворчала и сокрушалась – и о том, что Маринка с ума сошла прийти так поздно, и о том, как неудобно перед родителями Виталика, и куда ее теперь положить.
– Я подожду здесь, – прошептал почти в ухо Маринке Сергей, – мало ли что.
– Ты не одна? – почти вскрикнула Людмила, увидев, что Маринка с провожатым.
– Нет, это меня провожают, – начала она оправдываться, но не успела договорить: Люда потянула ее за руку в квартиру, быстро закрывая двери и выключая свет.
Маринка в темноте снимала сандалии и думала, что даже не успела сказать Сергею спасибо и не знает, где он живет. Жаль. Такой хороший парень. А он там еще ждет, наверное.
Юлька
Повесть
Каталку везли по коридору. Белые, местами обшарпанные стены вселяли в Юльку такой ужас, что она даже забывала про боль. Грязно-желтый линолеум через каждые два метра соединяли металлические порожки. На них каталка подпрыгивала, и эхо разносилось по всей больнице.
Медсестра закатила Юльку в палату. Очень большую. Вернее, совсем маленькую, но в нее как-то втиснули двенадцать коек. Двенадцать женщин. И у каждой женщины – своя история.
С отвратительным скрежетом каталка остановилась около пустой кровати. Ни слова не говоря, медсестра помогла Юльке сползти на койку. Стараясь не разжимать ноги, чтобы не выпала огромная застиранная пеленка, которую ей сунули после «чистки», Юлька легла. Продавленная сетка со стоном прогнулась почти до пола. Соседки по палате во все глаза смотрели на Юльку – понимающе и сочувствующе. Но это не помогало. Юлька отвернулась
И приснилось ей страшное. А может, это было на самом деле? И наркоз не подействовал? Яркие желтые лампы над головой. Какие-то люди в белом. Звук металлических предметов. И боль. «Отдайте мне моего сына!» – изо всех сил закричала Юлька и проснулась.
К ней наклонилась Наталья, женщина лет пятидесяти с усталым лицом. Ее кровать стояла почти вплотную с Юлькиной.
– Юленька, – Наталья тормошила ее за плечо, – проснись, девочка моя. Все хорошо.
Юлька резко попыталась сесть, но со стоном опрокинулась на подушку. Безобразное ощущение мокрой липкости. Заглянула под одеяло – весь подол больничной ночнушки в крови, весь матрас в крови. И тут ее согнуло пополам – она едва успела наклониться за край кровати. «У меня же пустой желудок! Почему так тошнит?» – мелькнула мысль.
Наталья схватила пеленку из стопки на прикроватной тумбочке и бросила на пол.
– Ну-ну… не переживай… это от наркоза. Сейчас все пройдет. – Она намочила край еще одной пеленки в умывальнике и стала обтирать Юльке лицо.
По коридору пронесся протяжный зов: «На обе-е-е-ед!» Женщины – кто со сжатыми от боли губами, кто с тихим стоном – поднимались с кроватей. Перед глазами Юльки – ее койка стояла у входа в палату – проплывали разноцветные халаты. Наталья прикрыла дверь со словами: «Отдыхай, я тебе принесу чего-нибудь».
Тишина. Откуда-то эхом доносятся звуки столовой – звон тарелок, стук ложек, периодически слышится: «Девоньки, не стой, проходи, проходи». Сегодня опять тетя Поля на кухне дежурит. Юлька влюбилась в нее с первого взгляда – позавчера, когда поступила в больницу. Ее долго держали в приемном покое, и она опоздала на обед. Пришла в столовую, когда уже все расходились и окошко раздачи было закрыто. Напуганная и голодная, Юлька растерянно стояла со своей тарелкой и ложкой в руках. И тут дверь кухни открылась, из нее вышла маленькая бабушка с лазурными глазами и так добро спросила: «А ты что, девонька? Опоздала?» Юлька разревелась, как ребенок. Не могла произнести ни слова и только судорожно всхлипывала. Старушка молча взяла из ее рук тарелку, нырнула обратно в кухню и вышла с холодным борщом и двумя кусками хлеба. Поставила на стол. Принесла стакан компота. Усадила Юльку на стул, придвинула к ней тарелку: «Ешь!» – и присела рядом. Подперла сморщенное личико кулачком, а удивительные лазурные глаза участливо смотрели на Юльку.
– У вас такие белые руки, – выдохнула та.
– Так постоянно в воде. Отмыла! – засмеялась старушка. – Я тетя Поля, а тебя?
– Юлька. – Она мешала ложкой борщ и по кусочкам отламывала хлеб. – А я на аборт.
– Бывает, – вздохнула тетя Поля. – Не бойся. Все будет хорошо. Не ты первая, не ты последняя. А знаешь, это сейчас как-то переживать стали за это. Раньше проще было. Не было ни тебе УЗИ, ни всяких прослушиваний. Я со вторым даже и не знала, что беременна, пока схватки не начались. Раньше пышная была – и не поняла, что живот-то растет. Это теперь сморщилась.