Голубиная книга. Славянская космогония
Шрифт:
Трехсословная система, разумеется, освящала привилегии господствующих классов. Но она же заставляла их помнить о своих обязанностях перед обществом, не давала превратиться в законченных паразитов. В Афинах, на родине демократии, за праздность наказывали. До «свободы» не трудиться додумалось только Новое время (если не считать Спарту и поздний Рим, где свободные презирали труд). И когда Петр III вполне в духе этого времени даровал дворянству «вольность», т. е. право вовсе не служить, то тем самым превратил бар в глазах крестьян в тунеядцев, которых следует истребить или изгнать. По иронии судьбы, поднял народ против «освободившихся» дворян казак Пугачев под именем… Петра III. И даже отмена крепостного права не уменьшила ненависть простых людей к помещикам и заводчикам: ведь те были «свободны» даже не управлять своими поместьями и заводами, а прожигать жизнь в Петербурге и Париже. Так разрыв с тысячелетними
От происхождения мира «Голубиная книга» переходит к его устройству. В каждом классе явлений природы (живой и неживой) и общества выделяется самый главный и священный предмет — «мать» (не обязательно женского рода), гораздо реже «отец». Только главный царь назван «над царями царь». При этом всякий раз поясняется, почему именно этот предмет — главный. Итак,
главный царь — «белый», русский;
мать землям — Свято-Русь;
мать морям — Окиян (океан);
мать озерам — Ильмень;
мать рекам — Иордан;
мать рыбам — кит;
мать городам — Иерусалим;
мать церквям — церковь Богоматери (Гроба Господня) в Иерусалиме;
мать книгам — Псалтирь;
мать птицам — Стрефил;
мать зверям — Индрик;
мать горам — Фагор (Фавор);
мать камням — Алатырь (Латырь);
мать деревьям — кипарис;
мать травам — плакун.
Сам термин «мать» говорит о некоем порождающем начале, первопредке, идеальном прообразе. Все в каждом классе рождается или создается по образу и подобию «матери». При этом ничего не говорится о творце-мужчине. Сама логика этого термина — древняя, матриархальная и совершенно не библейская. Глубина же его — общеиндоевропейская. Слово «мать» и родственные ему означают у славян, индийцев, иранцев, балтов, германцев, в латыни также «начало», «источник», «основа». В частности, «матица» — главная балка дома; у поморов «матица» — киль судна, «матка» — компас. Представление о «матерях» заставляет вспомнить трипольские женские фигурки, кельтских богинь-«матерей», индийских деви.
Но «матери» «Голубиной книги», видимо, имеют также иранский исток. Они явно сродни иранским «рату». Этим словом в зороастрийских книгах называется самый главный, священный, первосозданный предмет в каждом классе предметов (или существ). Означает оно «глава», «судья», а также «измеряющее начало» (часть суток и олицетворяющее ее божество). Оно родственно важнейшему иранскому термину «арта» (индийский «рита»). Арта-Рита — космический закон, природный и моральный, связанный с небесными светилами и их ходом. Термин этот родствен славянским «рота» («клятва»), «ряд» («договор»), греческим «ретра» («договор, оракул»), «арета» («добродетель») и др. [10] Рату богов — Ормазд, людей — Заратуштра, гор — Хугар (Хукарья), птиц — Сенмурв (Саена), рыб — Кар и т. д.
10
Подробнее см. книгу М. Л. Серякова «Вселенский закон. Незримая ось мироздания» (М.: Яуза — Эксмо, 2005).
Список рату приведен не где-нибудь, а в иранской «глубинной книге» — Бундахишне (текст см. в конце данной книги). Список этот, однако, мало похож на список «матерей» русского стиха. Но все же похож. Сходна отчасти структура (рату птиц, рыб, рек, гор, растений, морей-озер). Сенмурв напоминает Стрефила, Кар — кита, имя мировой горы Хугар — Фагор (Хвангур). Главное же — сама идея серии главных предметов, рату-«матерей», свойственна, видимо, лишь славянам и иранцам. Как и идея космогонической книги, где этот список изложен. При этом речь идет только об иранцах южных, цивилизованных. У северных иранцев — скифов, сарматов, осетин не было не только священных книг, но и преданий о них. Потому есть основания предполагать знакомство славянских волхвов с Бундахишном. Вспомним: Давид не читает «Голубиную книгу», а пересказывает ее «по памяти, как по грамоте». Возможно, волхвы имели дело не с писаным текстом или переводом иранской книги, а с ее устным пересказом. Но в любом случае они сумели оценить значение письменного слова. «Стих о Голубиной книге» пронизан каким-то варварским благоговением перед Книгой — предметом непонятным, загадочным, но священным и исполненным священного знания. Сами-то южные иранцы не считали Бундахишн или даже Авесту упавшими с неба. Славяне же использовали давний скифский миф о Колаксаевом золоте, заменив в нем небесные золотые дары небесной книгой.
Кто же они, славянские рату, «матери» и «отцы» всего сущего?
Над царями царь — русский царь. Он — «белый царь», царь православный, стоящий за «дом Пресвятыя Богородицы» (то ли киевская Десятинная церковь, то ли Успенский собор Московского Кремля). «Царем Небесным» в стихе именуется Христос. «Царем над всеми царями» величает его «Беседа трех святителей». Однако же главным царем оказывается не он, не библейский Давид или Соломон, не византийский император, а верховный правитель Руси-России. Термин «царь» («цесарь»), происходящий от имени Юлия Цезаря, возник у славян под греко-римским влиянием. Он применялся и к древнерусским князьям — киевским, владимирским, волынским, смоленским, затем к московским (начиная с Дмитрия Донского), а с 1547 г. стал официальным титулом государя Московского и всея Руси.
Но славянское представление о святости царской (княжеской) власти восходит к общеиндоевропейской эпохе. Об этом говорит неофициальный титул «белый царь», впервые засвидетельствованный С. Герберштейном в отношении Василия III. Однако уже арабские источники IX–X вв. передают титул царя славян как «свиет-малик» — «свет-царь» или «свят-царь». Белый цвет у славян и других индоевропейцев — символ света, добра, святости, чистоты, свободы. «Белый свет» — чистый земной мир (в отличие от нечистого иного), «белая слобода» — поселение, свободное от податей. У древних же индоевропейцев белый цвет символизировал мудрецов (царей-жрецов), красный — воинов, черный (или синий) — производителей. Изначальным царским цветом был, таким образом, белый. Волхвы, создавшие «Голубиную книгу», и здесь хранили верность древним жреческим представлениям. Тем самым они негласно полемизировали с другим — иранским, скифским представлением о солнечном царе-воине. Последний взгляд был перенят славянами еще в скифскую эпоху. Об этом говорят сколотский миф, сказка «Три царства», а также величание русских князей и царей «солнцем», «красным солнышком», «солнцем праведным». Отметим также, что титул «над царями царь» в точности соответствует иранскому титулу «царь царей» («шахиншах»).
За преданность царям и веру в царей русский народ хвалили монархисты и ругали революционеры. Ей удивлялись иноземцы (смотрите хотя бы роман Ж. Верна «Царский гонец»). Между тем вера эта отнюдь не была холопской уверенностью в том, что царь всегда прав. Да, власть царя (князя) считалась священной и богоданной. Ее вручали боги, как небесное золото — Колаксаю. Но сам царь богом вовсе не считался — лишь подобием бога (Рода-Белбога, Даждьбога), царем милостью божией. А данное богами можно было и утратить. «Белым царем», «солнцем» мог быть лишь царь законный и праведный. Незаконного же и неправедного следовало свергнуть и убить. Показательна судьба Лжедмитрия, которого москвичи сначала приветствовали как «солнышко праведное», а потом убили и сожгли. Последний русский царь сделал буквально все, чтобы соответствовать народному представлению о царе неправедном. Кровавого воскресенья и распутинщины хватило, чтобы убить в народе веру в монархию. Но… не в царей. Потому что на генсеков и президентов в нашей стране смотрели и продолжают смотреть, как прежде на царей.
Стих приписывает русскому «белому царю» власть «надо всей землей, над вселенною», придавая ему черты владыки мира, подобного Белбогу. Представлять своего царя повелителем мира в Иране и вообще на Востоке — давняя традиция. Это опять-таки не грубая лесть, а мифологема. Царство уподоблялось вселенной, власть царя — власти космического бога, а посягательство на нее было равнозначно разрушению мира. Этот миф давал царю огромный авторитет, но и предъявлял к нему немалые требования. Ведь государю надлежало уподобляться Белбогу мудростью и справедливостью, следовать космическому закону. Иначе — какой же он царь?
Стих особо подчеркивает православие русского царя. За преданность православию русский народ опять-таки и хвалили, и ругали. Да, за веру православную, за «русского Бога» русские люди в бою стояли насмерть, а в плену предпочитали мученическую смерть вероотступничеству. И делали это люди, чью веру справедливо называли «двоеверием», хотя сами-то они себя считали православными христианами. Таков был автор «Слова о полку Игореве», ругавший половцев «погаными» и воспевавший Даждьбога, Стрибога и все природные стихии. «Стоять за православие» для русских означало защищать Отечество от захватчиков-иноверцев: половцев-язычников, турок-мусульман, тевтонцев-католиков, шведов-лютеран. Точно так же вели себя, например, болгары, пять веков отказывавшиеся сменить православие на ислам и при этом чествовавшие «краля Перуна», Додолу (супругу Громовника), а также справлявшие русальские игры, участники которых носили на одежде кресты, но не смели во все время игр ни креститься, ни молиться по-христиански.