Голубой горизонт
Шрифт:
Ла-Рише подполз к ближайшему дереву и привалился к стволу. Он собрал все камни, до каких мог дотянуться, но кучка получилась маленькой. Он бросил в стервятника один камень, но расстояние было велико, а сидя бросить камень с силой трудно. Большая птица мигнула, и только. В пределах досягаемости Ла-Рише лежала сухая ветка с дерева. Слишком тяжелая и кривая, чтобы успешно ею пользоваться; тем не менее он положил ее на колени. Это был его последний резерв, но, глядя на птицу, Ла-Рише понял, насколько он незначителен.
Остаток дня они смотрели друг на друга. Один раз стервятник взъерошил
Полночный холод отнимал у него силы, и он забылся бредовым сном. Его разбудило солнечное тепло и свет в глаза. Много секунд он не мог вспомнить, где он, но когда попробовал пошевелиться, боль в ногах его остановила, и ужас положения со всей силой обрушился на него.
Он застонал, повернул голову и закричал от неожиданности. Стервятник спустился со своего насеста на скале. Он сидел рядом, сразу за пределами досягаемости. Ла-Рише не сознавал, как велика эта тварь. Казалось, птица возвышается над ним сидящим. Вблизи она еще отвратительнее. Голая шея и голова – красные и покрыты чешуйками, и от нее несет падалью.
Ла-Рише схватил камень из груды рядом с собой и что было сил бросил. Камень ударился в блестящее траурное оперение стервятника и отскочил. Птица расправила огромные крылья – размах больше роста человека – и отскочила, потом снова села.
– Оставь меня, грязная тварь!
Ла-Рише всхлипывал от ужаса. Услышав его голос, птица взъерошила перья и спрятала голову в плечи, но это была ее единственная реакция. День тянулся, жара усиливалась, и Ла-Рише чувствовал себя как в печи; он едва мог дышать, и жажда становилась мучительной.
Стервятник сидел, как каменная горгулья, и наблюдал за ним. Чувства начали отказывать человеку, его окутала тьма. Птица, должно быть, поняла это, потому что неожиданно расправила черный полог крыльев. Издав гортанный крик, она запрыгала к нему на выпущенных когтях. Ее кривой клюв был широко раскрыт. Ла-Рише завыл от ужаса, схватил с колен ветку и отчаянно ударил. Удар пришелся в голую шею и лишил птицу равновесия. Но с помощью расправленных крыльев она восстановила его и отскочила за пределы досягаемости. Сложила крылья и возобновила терпеливое бдение.
Именно неутомимое терпение птицы сводило его с ума. Шевеля разбухшими, растрескавшимися от жажды и солнца губами, он кричал на нее, пока кровь не закапала ему на подбородок. Стервятник не шевелился, только мигал блестящими глазами. Ла-Рише в безумии бросил ему в голову свою драгоценную палку – последнее оружие. Стервятник расправил крылья и каркнул, когда палка отскочила от его бронированного оперения. Потом снова сел и продолжил ждать.
Солнце достигло зенита. Ла-Рише бредил и кричал, бросал вызов Богу и дьяволу, бранил терпеливую птицу. Он царапал землю и бросал ее в стервятника, пока не обломал ногти до мяса. Окровавленные пальцы он сунул в рот, чтобы утолить жажду, но грязь облепила его разбухший
Он думал о ручье, который они пересекли на пути сюда, но до ручья было по меньшей мере полмили вниз к долине. Картина холодной бегущей воды доводила его почти до исступления. Он оставил иллюзорное убежище под деревом и медленно пополз по скальной тропе назад, в долину. Ноги волочились за ним, сабельные разрезы раскрылись, и из них снова потекла кровь. Стервятник учуял запах крови, хрипло крикнул и поскакал за Ла-Рише. Тот прополз меньше ста шагов и сказал себе: «Отдохну немного». Он опустил лицо на руку и потерял сознание. Его привела в чувство боль. Словно десяток наконечников копий пронзили ему спину.
Стервятник сидел у него между лопатками, глубоко вонзив кривые когти в плоть. Хлопая крыльями, чтобы удержать равновесие, он опустил голову и клювом разорвал рубашку. Потом вонзил кривой острый клюв и вырвал полосу плоти.
Ла-Рише истерически закричал и перевернулся, пытаясь раздавить птицу своей тяжестью, но та отлетела и села неподалеку.
В глазах у Ла-Рише темнело, но он видел, как птица проглотила его плоть, вытянула шею и протолкнула дальше в желудок. Потом повернула голову и не мигая посмотрела на него.
Он знал, что она ждет, когда он вновь лишится чувств. Ла-Рише сел и попробовал противиться забытью: он пел и хлопал в ладоши, но постепенно звук его голоса стал нечленораздельным, руки опустились, и он закрыл глаза.
Во второй раз придя в себя, он не поверил в существование такой страшной боли. Над его головой били крылья, и он почувствовал, что в глазницу впился клюв и его мозг словно вытаскивают из черепа.
Он слабо забился, лежа на спине – у него уже не было сил кричать, – и попытался открыть глаза, но он был слеп и чувствовал, как кровь льется по его лицу, заливает уцелевший глаз, рот и ноздри, он захлебывался в собственной крови.
Подняв обе руки, он стиснул чешуйчатую шею птицы и понял, что стервятник глубоко вонзил клюв ему в глазницу. И теперь тащит глаз на длинной гибкой нити, в которой находится глазной нерв.
Последней мыслью Ла-Рише было «Они всегда начинают с глаз». У него больше не осталось сил сопротивляться. Ослепший, слишком слабый, чтобы поднять руки, он слышал, как рядом птица пожирает его глаз. Он попытался взглянуть уцелевшим глазом, но тот был залит кровью, ее было слишком много, чтобы он мог смигнуть. Потом над головой снова забили тяжелые крылья. Последнее, что почувствовал Ла-Рише: клюв впился в его второй глаз.
Удеман ехал сразу за Ксиа, держа бушмена на веревке, как охотничью собаку на поводке. Все понимали, что если Ксиа сбежит, например ночью, никто из них не найдет обратную дорогу из этих диких гор в далекую колонию. Учитывая, как с ним обошелся Котс, это было вполне возможно, поэтому все по очереди караулили Ксиа и днем и ночью держали его на привязи.
Они переправились через очередной ручей и свернули в сторону, в долину между двумя высокими утесами. Необыкновенный вид открылся им. Их чувства притупились среди дикого великолепия этих гор, но сейчас все натянули поводья лошадей и смотрели в удивлении.