Голубой молоточек. Охота за сокровищами
Шрифт:
В дверях появилась миссис Баймейер. Она была одна, по щекам ее текли слезы гнева. Чек, который она мне вручила, был выписан ею, а не ее мужем.
— Я уйду от него, — проговорила она, обращаясь ко мне и к собственному дому. — Уйду, как только мы закончим дело.
XVII
Я поехал в центр и поменял чек на наличные, прежде чем кто-либо из супругов Баймейер не вздумал задержать его реализацию. Оставив автомобиль на стоянке за банком, я прошел небольшой отрезок улицы и очутился
Заметив меня, Бетти поднялась из-за стола и с улыбкой подошла, втягивая живот.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал я.
— А мне — с тобой.
— Я имею в виду серьезный разговор.
— Я тоже.
— Ты кажешься чересчур счастливой.
— Потому что так оно и есть.
— Мне придется уехать из города. — Я объяснил причину своего отъезда. — Не можешь ли ты во время моего отсутствия сделать для меня одну вещь?
— Я надеялась, что могу кое-что сделать для тебя в твоем присутствии, — произнесла она с многозначительной улыбкой.
— Если ты намерена продолжать словесный поединок, наверное, имеет смысл подыскать для этого более спокойное место.
— Может, здесь?
Она постучала в дверь с надписью «Главный редактор», но никто не отозвался. Мы вошли в кабинет, и я поцеловал ее, почувствовав, что у меня повышается не только температура.
— Эй! — тихонько воскликнула она. — Так я тебе еще нравлюсь?
— Да, но мне придется уехать. Фрэд Джонсон, наверное, уже в Тусоне.
Она коснулась моей груди кончиками пальцев, словно выстукивая какое-то послание на пишущей машинке:
— Будь осторожен. Фрэд из тех мягких мальчиков, которые иногда могут быть опасны.
— Он уже не мальчик.
— Знаю. Это тот светловолосый молодой человек, который работает в музее, но он очень несчастлив. Как-то он признался мне в этом, рассказывая о своей ужасной семье. Его отец — ни на что не годный алкоголик, а мать живет в постоянном напряжении. Фрэд пытается выбраться из всего этого, но у меня такое впечатление, что, несмотря на кажущееся спокойствие, он близок к отчаянию. Поэтому будь осторожен.
— С Фрэдом я сумею справиться.
— Я знаю. — Она положила ладони мне на плечи. — Так что же я могу для тебя сделать?
— Ты хорошо знаешь миссис Чентри?
— Почти с самого рождения. Я была маленькой девочкой, когда познакомилась с ней.
— Вы дружите?
— Вроде того. Я часто оказывала ей разные услуги, но после вчерашнего вечера чувствую себя немного неловко.
— Будь с ней в контакте, ладно? Мне бы хотелось знать, что она будет делать сегодня и завтра.
— Могу я узнать почему? — Моя просьба как будто несколько обеспокоила ее.
— Боюсь, что не смогу тебе ответить. Я сам не знаю почему.
— Ты в чем-то подозреваешь ее?
— Я подозреваю всех.
— За исключением меня, надеюсь. — Ее улыбка была серьезна и многозначительна.
— За исключением тебя и себя. Так ты можешь понаблюдать для меня за миссис Чентри?
— Разумеется. Я и так собиралась ей позвонить.
Я оставил автомобиль на аэродроме в Санта-Тересе и сел в самолет, летевший в Лос-Анджелес. Там мне пришлось сорок минут ожидать рейса на Тусон. Я съел бутерброд в баре, запил его пивом и позвонил в свое бюро, чтобы узнать о телефонных звонках.
Мне сообщили, что звонил Саймон Лэшмэн. У меня еще было время, чтобы с ним связаться.
Его голос в телефонной трубке показался мне еще более недовольным и брюзгливым, чем утром. Я представился, сказал, где нахожусь, и поблагодарил за звонок.
— Не за что, — сухо отозвался он. — Я не собираюсь извиняться за свою раздражительность, потому что она совершенно оправданна. Отец этой девушки подложил мне когда-то большую свинью, а у меня нет обыкновения прощать. Каков отец, такова и дочь.
— Я действую не по приказу Баймейера, — сказал я.
— Мне показалось, что так.
— Меня наняла его жена. Она очень волнуется за дочь.
— И правильно делает. Девица ведет себя как наркоманка.
— Значит, вы ее видели?
— Да. Они были здесь с Фрэдом Джонсоном.
— Можно мне приехать и поговорить с вами сегодня вечером?
— Вы же говорили, что вы в Лос-Анджелесе?
— Через несколько минут я сажусь в самолет на Тусон.
— Хорошо. Я тоже предпочитаю не говорить о таких делах по телефону. Когда я работал в Таосе, у меня даже не было телефонного аппарата. Это был самый счастливый период в моей жизни. — После этого он тут же взял себя в руки: — Кажется, я начинаю болтать вздор. Ненавижу стариков, которые несут вздор. Итак, до свидания.
XVIII
Дом Лэшмэна стоял на краю пустыни, у подножия горы, которая появилась перед моими глазами задолго до приземления самолета. Это было обширное двухэтажное здание, окруженное деревянным забором, напоминавшим частокол.
День уже клонился к вечеру, но было еще жарко.
Лэшмэн отворил калитку и вышел мне навстречу. Его лицо, изборожденное глубокими складками, было заключено в рамку седых волос, ниспадавших до самых плеч. На нем были брюки и рубашка из выгоревшей голубой материи и плоские мокасины из козлиной кожи. Голубые глаза от долгого общения со светом выцвели наподобие одежды.
— Мистер Арчер?
— Он самый. Спасибо, что позволили мне приехать.
Старик вел себя, казалось бы, совершенно просто, но во всей его фигуре было что-то, заставлявшее относиться к нему с уважением. Рука, которую он мне протянул, была искривлена артритом и покрыта пятнами краски.
— В каком состоянии был Фрэд Джонсон?
— Он показался мне очень усталым, — ответил Лэшмэн. — Но в то же время сильно возбужденным. Это возбуждение придавало ему сил.
— А чем оно было вызвано?