Голубой вальс
Шрифт:
– Что бы вы ни думали, – сказал Стивен, – я не причиню ей вреда.
Адам шагнул вперед:
– Я знаю, что ты никогда не сделал бы этого намеренно.
Эти слова остановили Стивена, наполнив его, неизвестно почему, пронизывающим холодом.
– Ты говоришь так исходя из своего опыта, Адам?
То, что брат молчал, было достаточно красноречивым ответом. Тяжкое бремя легло на плечи Стивена.
– Ну а теперь, – нарушила молчание Мэй, – надо приниматься за уборку.
Стивен чувствовал себя потерянным. Как случилось, что в присутствии чужих людей он высказывал то,
Обойдя Гастингса, Стивен поднялся по длинной лестнице наверх. Там он и нашел Белл. Сидя на полу, она что-то яростно черкала в большом блокноте. Какое-то время Стивен стоял неподвижно, не зная, что делать. Зрелище надрывало ему сердце. Хотелось крепко сжать молодую женщину в объятиях, защитить от мира, где она явно чувствует себя неуютно. Хотелось оградить ее от всех неприятностей, утешить в ее затаенном горе. Но как – он не знал.
– Белл… – наконец прошептал он.
Вздрогнув, она подняла голову, по ее щекам катились слезы. Прекратив рисовать, она сказала с мучительным надрывом:
– Я не могу вспомнить, как он выглядит! Сдвинув брови, Стивен прилег рядом с ней.
– Ты говоришь о своем отце, Белл? – ласково спросил он.
– Да, – простонала она, – я говорю о своем папе. Не могу вспомнить, как он выглядит.
Слезы хлынули снова. Но на этот раз Стивен не стал ждать, обнял Белл, и после легкого колебания она прижалась головой к его плечу.
– Ну не надо, не надо, – утешал он ее, гладя по волосам с таким невозмутимым видом, словно делал это не один раз. – Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не помнишь, как он выглядит?
– Просто не помню, вот и все. Недостаточно хорошо представляю его себе.
– Ты едва ли можешь освежить свои воспоминания, глядя на тот холст, что тебе принесли, скорее наоборот. Твой месье Дюбуа просто мазила, любовь моя.
– Но дело вовсе не в этом! – простонала она. – Беда в том, что я не могу вспомнить. Не могу – и все! Когда я описывала его облик, то с трудом вспоминала черты лица, хотя и не хотела признаваться себе в этом. Я надеялась, что портрет послужит доказательством того, что я не забыла. – Белл ударила себя кулачками в грудь. – Но ничего не получилось…
Стивен теснее привлек ее к себе и вдруг с волнением почувствовал, что его самого захлестывают воспоминания о давно прошедших днях.
– Через год после смерти родителей, – начал он почти шепотом, – я вдруг заметил, что не могу вспомнить, как звучал смех моей матери. – Скудный зимний свет, просачиваясь сквозь окна, как будто опутывал их серебряной паутиной. – День за днем я отчаянно напрягал память, пытаясь вспомнить звуки ее смеха.
– О Стивен!..
Он тяжело вздохнул.
– Но все мои старания оказывались безуспешными, мне так и не удалось вспомнить, как звучал ее смех. Лицо я помнил, но только благодаря портрету, написанному незадолго до ее смерти. Но я перестал слышать ее смех. А ведь я ее любил! – взволнованно сказал Стивен. – Очень любил!
Своими темными глазами он внимательно вгляделся в глаза Белл.
– Хотя
Со слабой улыбкой Стивен смахнул слезы с ее щек.
– Я знаю это совершенно точно. Каждый раз, когда мы видимся, ты всегда упоминаешь о своем отце. Честно говоря, не будь он твоим отцом, я бы даже ревновал.
Стивен посмотрел на Белл с ласковой заботливостью:
– Ты очень любишь его, только это и имеет значение.
Он так хотел утешить ее, помочь. И сердце его дрогнуло, когда Стивен увидел, что из-под прикрытых век опять полились слезы.
– Да, люблю, – прошептала она, – но недостаточно. Прости меня, о всемилостивый Боже, недостаточно!..
Глава 15
1876 год
Ренвилл
День был холодный, земля вся промерзлая. Понадобилось шесть человек, чтобы вырыть могильную яму.
Броунинг Холли стоял возле гроба, на его щеках поблескивали замерзшие слезы. Его милая дочь, юная Белл, оцепенев от горя, не двигалась. К горю девочки примешивалось сильнейшее беспокойство. С предыдущего дня, когда доктор Уильяме закрыл глаза матери и сказал, что ее душа вознеслась на небо, отец не проронил ни слова.
Он был в таком ужасном состоянии, что, казалось, даже не осознает смысла произошедшего. Но Белл поняла. В свои двенадцать лет девочка уже хорошо знала, что мать умерла.
Все это время в их долине свирепствовала скарлатина, сводя в могилу друзей и соседей, иногда целыми семьями. Но Броунинг и Белл выжили. Хотя молчание отца и внушало Белл подозрение, что он тоже заболевает.
Те же люди, что выкопали яму, опустили в нее гроб. Белл была вне себя от горя. Отныне ее мать будет покоиться в земле, вдали от них.
Но что, если мать не умерла? – встревожилась девочка. Ее охватила паника. Что, если она просто очень устала и уснула? Что, если она проснется в гробу, в кромешной тьме и закричит от страха? Услышит ли кто-нибудь ее?
Сердце Белл громко застучало, она решила спросить отца: может быть, мать проснулась в могиле и пытается выбраться наружу? Она притронулась к его висевшей как плеть заскорузлой руке.
Броунинг Холли, вздрогнув, посмотрел на нее.
– Мадлен, – прошептал он.
Белл была поражена в самое сердце. Она знала, что очень похожа на мать, отец часто говорил ей об этом. Но в этот миг она ни на кого не хотела походить, даже на мать. Она хотела быть просто Белл, Голубым Колокольчиком.
– Нет, папа. Это я, Белл.
Его глаза широко раскрылись, потемнев от боли. Она попыталась сплести свои пальцы с его пальцами, но рука отца осталась безучастной, разве что напряглась, и он вновь повернулся к могиле. Несколько мгновений Белл держалась за него, хотела что-то сказать, но промолчала. Не в силах забыть ледяной взгляд, которым окинул ее отец, девочка убрала руку.
Краешком глаза она взглянула на старого фермера, у которого работал отец. Фермер смотрел не на гроб, а на нее. Вздрогнув, Белл хотела было прижаться к отцу, но передумала.