Голубой велосипед
Шрифт:
– Пойдемте отсюда, – сказал Франсуа Тавернье, подталкивая Леа к автомобилю.
Над руслом Луары поднимался черный дым.
Среди развалин машина выехала на авеню Кандаля. Из предместья Сен-Марсо французские пулеметы стреляли в сторону Пражской набережной и набережной Больших Августинцев. Около собора Нотр-Дам-дю-Валь Камилла попросила остановить автомобиль.
– Сейчас не время, – буркнула Леа.
– Прошу вас, иначе меня вырвет.
Франсуа Тавернье выключил двигатель. Спотыкаясь, молодая женщина отошла в сторону.
–
– Спасибо, – Камилла вытерла рот грязным платком, который та ей протянула.
Поддерживая друг друга, они вернулись к машине. Камилла села.
– Мама, я хочу пи-пи, – произнес мальчик.
– Хорошо, мои дорогие. Только быстро.
Они отошли на несколько шагов. Девочка присела, а мальчик все никак не мог расстегнуть штанишки. Внезапно в десяти метрах от них со свистом упал снаряд. Сидевшие в машине видели, будто при замедленной киносъемке, как подбросило в воздух мать и двоих ребятишек, изрубленных осколками. Медленно, изящные даже в гибели, упали они в дорожную пыль.
С воплем отчаяния выскочила из машины пожилая женщина. Сначала кинулась она к дочери, потом к внучке, затем к самому дорогому ее сердцу существу – к внуку. Раскинув руки, металась она между ними.
Нагнувшись над телом мадам Леменестрель, Франсуа Тавернье приподнял ее голову. Он побледнел, почувствовав под пальцами смертельную рану. И в смерти сохранила она бесконечную прелесть. Поперек ее ног свернувшись калачиком, лежала дочка. Казалось, ребенок спал, а на ее розовом сатиновом платьице распускался красный цветок. Поодаль раскинулся мальчуган, его голову почти полностью отсекло осколком, из штанишек торчала крошечная пипка.
Двигаясь между ними, Камилла без конца повторяла:
– Это я виновата… это я виновата…
И забилась в истерике.
Леа схватила ее за плечи, встряхнула, попыталась заговорить и, наконец, отвесила пару пощечин, которые остановили крики.
– Нет здесь твоей вины, ты ни при чем. Пошли в машину.
– Садитесь, мадам, здесь нельзя оставаться, – обратился к бабушке Франсуа Тавернье.
– Поезжайте, месье. Я не могу оставить их здесь одних. Мне надо их похоронить.
– Это слишком опасно, вы и сами погибнете.
– Месье, это единственное, о чем я молю Бога. Забрав их у меня, Господь лишил меня всего.
– Я не могу вас бросить одну, мадам.
– Надо, надо, месье. Вспомните о двух молодых женщинах, едущих с вами, о ребенке, которого носит одна из них. Они нуждаются в вас. Я уже нет.
– Прошу вас, мадам.
– Не настаивайте.
Франсуа подошел к Леа и Камилле, которую поднял на руки. "Как пушинка", – подумал он. Мягко уложив ее на заднем сиденье, сел за руль.
– Вы едете? – обратился он к Леа, которая продолжала стоять, будучи не в состоянии оторвать взгляда от трех тел.
Не сбросив бомб, пронеслись самолеты.
В Сен-Марсо французские солдаты больше не стреляли. Ворвавшись в Орлеан через Бургундское предместье, немцы не встретили сопротивления. На Мотт-Санген они соорудили въезд на железнодорожный мост, который не был взорван. К четырем часам пополудни первые танки пересекли Луару по железнодорожным путям и присоединились к тем, которым удалось проскочить по мосту Георга V до его взрыва. Несмотря на мужественное сопротивление солдат в орлеанском депо, имевших для обороны моста всего лишь старую уложенную на кирпичи пушку, превосходящие их огневой мощью и численностью немцы вынудили их отступить к улице Дофин, оставив многочисленных убитых, и установили у въезда на мост три небольших орудия.
К пяти часам первые части врага вышли на площадь Круа-Сен-Марсо и на каждом перекрестке установили пулеметы. Несколько растерянных жителей, оставшихся в своих домах, вышли из подвалов и удивленно взирали на солдат-победителей, про которых им долгие месяцы долбили, что те голодают, голы и босы. Женщина неопределенного возраста не удержалась и подошла потрогать сукно на шинели молодого офицера, который вежливо с ней поздоровался:
– Добрый день, мадам.
Ошеломленная женщина расплакалась и побежала, крича:
– Нас обманули!
В то же время французские солдаты вступали в Орлеан через предместье Банньс.
– Будьте начеку, немцы уже здесь.
– Это невозможно, – воскликнул лейтенант. – Они у нас в тылу.
Едва успел он отдать приказ, чтобы солдаты заняли оборонительную позицию, как по бульвару Сент-Эверт стали прибывать моторизованные части противника. После короткой перестрелки французские солдаты сдались. Были убиты лейтенант и двое его подчиненных. Немцы согнали своих пленных во временный, окруженный пулеметами лагерь на Мотт-Санген. Вечером туда доставили новых военнопленных.
Отовсюду доносились стоны раненых, перекличка спасателей, ухала пушка, бушевали пожары, стихал треск французских пулеметов, сбежавшие из приюта Флери сумасшедшие пробирались среди развалин, и от взрывов их смеха дрожь пробирала тех, кто уцелел. Тогда же сбежавшие из тюрем преступники грабили немногие уцелевшие от огня лавки. Больше не было мэра, муниципального совета, покинутый и разрушенный город остался без защиты.
Надвигалась первая ночь долгой оккупации Орлеана.
15
Поздней ночью они проселочными дорогами доехали до деревни Ля Тримуй во Вьенне. В глубине машины бредила Камилла, ее лицо было покрыто холодным потом. На деревенской площади, у реки, прямо на земле спали беженцы. Открылась выходившая на улицу дверь кафе, и оттуда пробился слабый желтый луч света. Заведение было забито народом. Остановив машину, Тавернье вышел. В нос ему ударил запах пива, дыма и грязи.
– Кружку пива, – попросил он усатого хозяина, облокотившись о стойку.