Голубой велосипед
Шрифт:
– Не осталось.
– Тогда коньяку.
– То же самое, весь продан.
– А ром?
– Нет ничего. Даже лимонада. Они все выпили.
– А что можете предложить?
– Есть анисовка.
– Сойдет.
Никогда Франсуа Тавернье не пил с таким наслаждением анисовую водку. Заказав еще рюмку, он отнес ее Леа, усевшейся на пороге кафе, у открытой двери. Даже не поблагодарив, она жадно схватила анисовку и выпила.
– Вы не спросили, где найти врача?
– Еще нет. Как она?
Леа
Франсуа вернулся в кафе.
– Не подскажете ли адрес врача?
– Никого больше нет. Папаша Винью умер, а тот, кто его заменил, сломал ногу. Надо ехать или в Монморийон или в Блан, там есть больницы.
– Какой город ближе?
– Монморийон. Двенадцать километров.
– Там есть гостиница?
Хозяин расхохотался.
– Гостиница!… Подайте этому месье гостиницу! Их много, но вам не найти даже уголка, где можно приткнуться, даже свободной подстилки. Людей везде, что сельдей в бочке… К тому же неизвестно откуда поступил приказ гражданских дальше Монморийона не пропускать. Там тысяч пятьдесят крутится, словно белки в колесе.
– А в Блане?
– То же самое. Да еще бомбежки. Местный начальник приказал заминировать мост.
– Франсуа, скорее! Камилла умирает!
Возглас Леа оборвал разговор.
– С вами больная?
– Да, беременная женщина.
Не переставая протирать стакан, к ним подошла хозяйка, полная особа с сердитым лицом.
– Может, я смогу вам помочь. Когда будете в Монморийоне, переправьтесь через Старый мост, затем по правую руку найдете улицу Пюи-Корне. Четвертый дом слева – дом моей двоюродной сестры мадам Трийо. Передайте ей, что это я, Люсьена, вас к ней послала. Если будет в состоянии, она вам поможет.
Франсуа Тавернье крепко пожал ей руку.
– Огромное спасибо, мадам.
Она буркнула:
– Не за что, не за что!
Проезд через Монморийон был незабываем. Улицы и площади забиты транспортом. Церкви, а также школа и зал собраний превращены в ночлежки. Немало поблуждав и не встретив никого, кто мог бы показать дорогу, они наконец нашли Старый мост, а затем и узенькую улочку Пюи-Корне.
Леа уже отчаялась достучаться, когда дверь приоткрылась.
– Что это такое? Как можно так поздно беспокоить людей?
– Вы не мадам Трийо? Меня прислала ваша сестра Люсьсна.
Дверь распахнулась.
– Люсьена? Чего она хочет?
– Ничего. Просто она сказала, что, вероятно, вы окажетесь в силах нам помочь. Моя подруга больна.
– Что с ней?
– Она беременна и вот уже много часов в обмороке.
– Бедняжка. Входите.
Франсуа с безжизненной Камиллой на руках прошел в небольшой домик.
– У меня тесновато. Тут еще родственники из Парижа вчера приехали. Осталась только моя комната.
– Но, мадам…
– Пожалуйста, без церемоний. Мы, женщины, обязаны
Вскоре Камиллу уложили в постель мадам Трийо, одев в одну из ночных рубашек доброй женщины.
– Еще не все. Теперь надо отыскать врача. Сейчас они работают без передышки. Сначала загляну к доктору Сулару. Если он еще не вернулся, пойду к доктору Рулану. Человек он строгий, но врач хороший.
Она накинула старенькое пальтишко.
– Я ненадолго. На кухне на плите найдете кофе, в хлебнице есть хлеб. Масла, увы, не осталось. На верхней полке буфета у меня еще есть несколько банок варенья. Откройте одну.
Усевшись за большим кухонным столом, накрытым клеенкой в синюю клетку, Франсуа Тавернье смотрел, как Леа опускает в чашку с кофе третий кусочек намазанного клубничным вареньем хлеба.
Под глазами у нее были круги, выглядела она бледной и усталой.
– А вы не едите? – с набитым ртом спросила она, косясь на его ломоть хлеба.
С улыбкой он пододвинул ломоть к ней.
– Спасибо, – сказала она и быстренько схватила хлеб, словно боясь, что Франсуа вдруг передумает.
Допив последнюю каплю кофе, Леа, наконец-то наевшись, откинулась на спинку стула.
– Я так проголодалась.
– Я заметил, у вас есть все признаки людоедки.
Пробило два. Облокотившись на стол, положив голову на ладони, Леа думала. Что делает она в этом незнакомом доме с умирающей на руках, вдали от тех, кто ее любит? Ее родители наверняка сходят с ума от беспокойства.
– Перестаньте так смотреть на меня.
– Неужели мы не можем хоть ненадолго заключить мир?
На пределе сил встав из-за стола, Леа собрала чашки, поставила их в мойку. Франсуа задержал ее, когда она проходила мимо.
– Упрямица, почему вы так противитесь? Согласен, вы меня не любите. Но заниматься любовью вам нравится. Послушайте, не упирайтесь. Знаете ли вы, что это лучшее средство избавиться от страха? Вчера, девочка, скажу не хвастаясь, вам повезло: многим женщинам иногда требуются годы, чтобы открыть для себя наслаждение. А вы, Леа, сотворены для любви. Так не отвергайте же ее.
Пока он говорил, его руки скользнули под юбку девушки, а пальцы нащупали влажную впадинку, которую мягко раздвинули.
С участившимся дыханием, с затуманенным взглядом Леа отдавалась наслаждению, которое накатывало волнами. Не отпуская ее живота, Франсуа положил Леа и медленно в нее проник. Как и накануне, наслаждение было долгим. Чувствуя, как сильно бьются их сердца, они на какое-то мгновение застыли, забыв о времени. Когда он поднимался, оба испытывали последнюю дрожь наслаждения. Приведя себя в порядок, Франсуа помог ей встать и долго прижимал к груди, нашептывая в ее волосы нежные слова: