Голубые молнии
Шрифт:
У Копылова — диван, кресла, искусственный камин (сделанный им самим), единственный низкий столик, единственный многоцелевой шкаф. На стенах охотничьи ружья, удочки, кабанья голова, медвежья шкура. На шкафу поломанный динамик от радиосети. Зато огромная полка с проекторами, кино- и фотоаппаратами, ванночками, увеличителями, блицами, кассетами… Чисто, конечно, но порядок… в общем, не самый идеальный.
Вернулись. Приняли душ. Попрощались. Ушли спать.
Копылов поставил будильник.
Васнецову это не требовалось — он сам
Действительно. Васнецов никогда никуда не опаздывал.
Глава X
Таня лежала, заложив руки за голову. Она бросила книжку на тумбочку, не погасила лампу.
Тихо посапывала давно уснувшая подруга, тихо лилась музыка из маленького транзистора, В комнате пахло деревенским теплом.
Таня занималась самоанализом.
Почему ее взволновало предложение Копылова? Разве в нем было что-нибудь необычное? Или трудное?
Нет, разумеется.
Причина крылась в другом.
Тане нравился Ручьев.
Если еще накануне она могла в этом сомневаться, то сейчас все было ясно — нравится.
Познакомились они недавно при обстоятельствах не совсем обычных. Старшина роты привел своих солдат на очередное обследование — флюорографию.
Мероприятие это имело целью «обнаружение ранней формы туберкулеза». Десантники, как правило, не были склонны к болезням, и таких, у кого «ранняя форма туберкулеза» была обнаружена, числилось за многие годы в архивах медсанбата меньше, чем пальцев на руке.
Но правила есть правила, и дважды в год громогласный старшина, взяв под козырек, докладывал дежурному о прибытии роты, неизменно спотыкаясь о слова «флюорографическое обследование».
Медсанбат помешался в старом особняке — некогда губернской больнице. Командир медсанбата, энергичный, деятельный подполковник, превратил свое заведение в образцово-показательное и сожалел лишь о том, что желающих попасть туда бывало маловато.
В длинном коридоре, по стенам которого жались выкрашенные белой краской скамейки без спинок, толпились десантники. Их голоса, громкий смех гулко отдавались под сводами.
Санинструктор роты прошелся по коридору, раздавая карточки — небольшие прямоугольники серого картона с номером и инструкцией, напечатанной черными, четкими буквами: «не нарушай очереди», «руки на пояс», «вдохни»…
Ручьев, единственный, кто воспользовался скамейкой, перечитывал инструкцию пятый раз, когда назвали его номер — «13».
Он усмехнулся: несчастливое число, сейчас выяснится, что у него поздняя, запущенная, в последней стадии форма туберкулеза. Срочно ушлют в Москву на предмет годичного постельного режима.
Ручьев
Это была просторная комната. В центре высилось таинственное сооружение серо-стального цвета, смахивавшее на морское орудие малого калибра.
Около суетились рентгенолог и сестра в белых халатах.
На сестру Ручьев сразу же обратил внимание. Она была очень красива: золотая коса короной лежала на голове, взгляд синих глаз из-под длинных темных ресниц задержался на нем.
— Карточку, — негромко сказала сестра.
— У меня тринадцатый помер, но я не боюсь, — произнес Ручьев громко и тут же подумал: «Ну и болван! Сострил называется».
На лице сестры промелькнула улыбка; зубы у нее были очень белые и очень ровные.
— Фамилия — Ручьев?
— Так точно. Ручьев Анатолий, номер тринадцать, — сказал Ручьев и опять с раздражением выругал себя: «Тринадцать, тринадцать, повторяю как попугай!»
Тут в игру вступил рентгенолог.
— Давай залезай, неудачник! — Он стал запихивать могучую фигуру Ручьева в узкую кабинку аппарата. — Вдохни. Не грудь, а мех кузнечный! Штангист?
— Культурист…
Рентгенолог нажал кнопку на пульте — зажглась надпись: «Нет карточки».
— Вы что, Таня, — проворчал врач, — собираетесь его карточку вместо фото беречь?
— Извините. — Таня покраснела. Она торопливо вставила карточку в аппарат.
Зажглась надпись: «Готов к съемке».
Через минуту Ручьев уступал место следующему солдату. Он ничего не сказал. Таня тоже. Только обменялись взглядами.
Вот он уже опять в коридоре, а Таня нажимает очередные кнопки.
И все же что-то произошло.
Так часто бывает. Люди встречаются случайно на каком-то перекрестке жизненных дорог, порой даже не осознают, не замечают встречи.
Но так или иначе, заработали где-то неведомые магниты. Пройдет день, месяц, порой год, и люди снова встретятся, и тогда это станет событием, счастливым, значительным, а иной раз — драматическим.
Но в течение всего времени горит в человеке то ярче, то тише волнующий, чуть тревожный и радостный огонек, горит, сулит впереди счастье или боль…
Татьяна Кравченко — гордость дивизии, прославленная спортсменка. Не прошло и дня, как Ручьев все знал о ней. А вот Таня о нем ничего не могла знать: только то, что он — Анатолий Ручьев, гвардии рядовой, номер тринадцатый, культурист.
Между тем воспоминания о Ручьеве не покидали Таню. Однажды она спросила у рентгенолога:
— Культурист — это что?
Тот посмотрел на нее с удивлением.
— Культурист? Ну как тебе сказать. Накачивают себе мышцы гантелями и штангами… и ходят, задаются. Только вот мышцы у них приспособлены не на силу, а на выносливость. А будет настоящая нагрузка — не выдержат. Шага не пройдет, метра не проплывет, ящик с патронами не поднимет.