Голубые следы

Винтман Павел Ильич

Дмитрий Донской (В лето 6889)

Полками стояли над самой Москвой мы Пред княжеским домом. Князь вышел навстречу. Сказал нам: — О русские воины, Татарин за Доном. Полками стояли над сонной рекой мы, Над тихой Непрядвой. Князь вышел вперед и сказал нам: — О русские воины, Поляжем за правду! Мы в смертную сечу пошли, не жалея Ни силы, ни жизни. И сами легли и — что было еще тяжелее — Врага положили.

Победа

Попы — звоните! Села — бейте в била! Пляшите, скоморохи! Русь, упейся! От ига проклятых земля освободилась. Боян,

прославь победу песней. Коней полет и стягов клекот орлий, Седой ковыль — предутренний туман, И блеск мечей, подобный блеску молний, Славь звонкой песнею, Боян. О русский княже! Дмитрий, сокол гордый, Чья слава возлелеяна в боях! В донских степях добытую свободу Славь звонкой песнею, Боян!

Татарская степь

В воздухе синем рассвет голубой полосой. Ветер взметнулся да так и остался висеть. Кони в полете. Копыта бесшумны, как сон. Я прихожусь тебе сыном, татарская степь. Годы, как грозы, — лиловым огнем налиты. Молнии крешут о кремни отцовских костей. Кони умчались, дороги прямы и чисты. Я прихожусь тебе сыном, татарская степь. Сгинули кони… Укрыла роса ковыли. Только закаты легли в травяную постель. Пламя степное в моей неуемной крови, — Я прихожусь тебе сыном, татарская степь.

1939

Это может случиться… (Набросок)

Это может случиться в степи После долгих напрасных скитаний. Ни путей, Ни дорог, Мир просторен, враждебен, велик. Нет ни капли воды, И язык присыхает к гортани. Нету сил, чтобы встать. Надо мною звенят ковыли. Это может случиться на море: Храпящая бестолочь шквала, Накреняется шхуна, Ломается хрупкая снасть… Волны сделали дело И ушли, как ни в чем не бывало. Над курчавой воронкой Спокойно вода улеглась. Это может случиться в бою: Удила конь горячий закусит И помчит на врага… Но бессильно повиснет рука, Рухнет всадник в траву И тугие поводья отпустит, Умный конь постоит, постоит И куда-то пойдет наугад.

1939

Призывнику

Отворяются двери судьбы. Ты выходишь из отчего дома. Ты пройдешь по пути молодому И устанешь от долгой ходьбы. Ты суровый свой путь полюби, Приказаньям наркома послушный! Отворяются двери судьбы, Как скрипучие двери теплушки.

1939

Прощание

Мой товарищ, милый и смешной, Нынче отправляется в дорогу, Не спеша прощается со мной, Говорит негромко и немного… Вот пройдут последние часы В бесплацкартной суете вокзальной. Семафор взмахнет крылом косым, Ляжет путь — суровый путь и дальний. Не тужи, товарищ, не тужи! Ближними тревожными ночами Позовут и нас на рубежи… Может быть, и свидимся случайно.

1939

Смерть

Он вошел и сказал: «Командарм, Я сегодня вернулся один. Я сквозь фронт, сквозь огонь, сквозь удар Этой ночью один проходил». Встал навстречу ему командарм. Он вошел и сказал: «Командарм, (Дрогнул голос… Ссутулились плечи…) Он погиб, он расстрелян вчера, Наш товарищ, поэт и разведчик…» Снял фуражку тогда командарм. Он вошел и сказал: «Командарм! Боль, как ненависть, в сердце суха… Он, как жил и как пел, умирал, Он пред смертью сюда передал Эту сводку частей И

последний набросок стиха…» Взял помятый листок командарм. Цифры сводки столбцом покрывали листок. И легла поперек Вязь изломанных строк: «Командарм, за окном закачался рассвет. Он последний… глубокий… весенний… У тюремной стены дожидается смерть, Прячась в плюше столетних расселин. Командарм, у стены дожидается смерть… Нашей битве неделю назад дан был старт. Командарм! Я сражаться еще не устал, Но сейчас встречу смерть… Мне на мир не смотреть… Это страшно — не жить,— командарм! Но скажи всем друзьям, Передай всей стране: Если б жизнь еще раз вернулась ко мне (Хоть такой же конец был заведом), Я бы снова пришел к этой мшистой стене За кусочком Великой Победы!» «Вы до ночи свободны, — сказал командарм.— Спать идите. Идите обедать». И на карте отметил, где ляжет удар: Штрих на контур грядущей Победы.

1937–1939

Возвращение

Если вспомнить час прощанья… Облака скользили к югу, Вспышки молний освещали Каждый нерв и каждый угол. От грозы и от печали Легким холодком тянуло, Пальцы с пальцами встречались И украдкой — поцелуи. И казалось: нам расстаться — Как горе сойтись с горою. Ты сказала: — Возвращаться Будешь, верю я, героем. Это будет рано утром После боя, перед счастьем. Я войду и сброшу куртку — Двери настежь, сердце настежь, В поцелуе — сердце настежь… Ты с испугом: — Смотрят люди! — Ну и пусть. Теперь не страшно. Победителей не судят.

1937–1939

Причина

Над нами с детства отблеск молний медный. Прозрачный звон штыков и желтый скрип ремней. Во имя светлой будущей победы Нам суждено в сраженьях умереть.

1939

1939 год

Весенняя сорвала буря Повестки серенький листок. Забудет девушка, забудет, — Уехал парень на Восток. Друзья прощаются внезапно. Сырая ночь. Вокзал. Вагон. И это значит — снова Запад, Огнем и кровью обагрен. Снег перестал и снова начал, Напоминая седину. Уехал сын. Уехал мальчик В снега. На Север. На войну. Да будет вечно перед нами, Как данный в юности обет, Год, полыхающий, как пламя, Разлук, походов и побед.

1940

Взятие Херсонеса (Из цикла «Номады»)

I. «— Сними, девчонка, шлем…»

— Сними, девчонка, шлем, оставь тяжелый меч! Отец и брат лежат на стенах рядом. Ты зря идешь туда. Подобные чуме, Ворвались в город буйные номады. Да ты упорствуешь? Ты хочешь умереть В своей нелепой эллинской гордыне… Ну, нет, красавица! Тебе без пользы смерть, А нам нужны красивые рабыни.

II. «От осад, от схваток, от погонь…»

От осад, от схваток, от погонь К их столице мы пришли усталые, Эй! Даешь огонь, огонь, огонь, Город отдан нынче на поталу нам. Обеспечен воинам успех, Девушек насытим нашей силою. Наша свадьба праведнее всех, Самым смелым — самые красивые.

1940

Отступление

Мост забросил в реку два крыла, Смотрится в пустынную дорогу. Чуткая осенняя тревога Гибкой тенью на воду легла. — Вслед взлететь бы, крыльями взорлив! — Погоди, не брошен, не забыт ты. Простучат в последний раз копыта, Вспыхнет шнур, восторжествует взрыв.

1940