Гомер и Ева

Васильева Елена

Моцарт приблизился к Змею – ему совсем не было страшно. Разве что немного неловко оттого, что он собирался получить бессмертие, воюя за Маленькую империю, а стал бессмертным при дворе Змея – не сплевывать же теперь бессмертие на пол? Тем более противники Змея – Партия Оборотней, возглавляющая Маленькую империю, – Моцарту тоже не нравились, так что он легко простил себе это крохотное предательство.

– У народа должен быть царь, – с легким свистом на слове «царь» проговорил Змей, получился «t-sar», на английский манер.

Моцарт кивнул, он в детстве считал себя монархистом

и мечтал однажды умереть за царя, но повода прежде не представлялось. А теперь, так легко получив бессмертие, он уже никогда не сможет этого сделать. Моцарт загрустил оттого, что никак не мог решить, что для него важнее: обретенная вечность или уже недосягаемая красивая смерть.

– Ты и сам мог бы стать царем, Моцарт, – заговорщицки проговорил Змей, – вот только у меня нет для тебя подходящей короны. Впрочем, ты мог бы осмотреть мою сокровищницу и выбрать то, что будет тебе по душе. Жаль, спуститься с трона и пойти с тобой я не могу. Выбери то, что приглянется, – шипел Змей, соблазняя Моцарта сокровищами, как девку на ярмарке.

«Гляди лишь скуки на меня не наведи», – подумал Моцарт. А вслух спросил:

– И как я узнаю, куда мне идти?

– Впусти меня в свою голову, – мягко попросил Змей. – Я буду направлять тебя.

Моцарт покачал головой – сам справлюсь – и вышел из тронного зала. Змей недовольно сверкнул глазами. Туманные всадники подхватили трон и понесли Змея следом за Моцартом.

По пути к сокровищнице им не встретился ни один человек – только полчища туманных всадников.

– Почему здесь нет людей? – спросил Моцарт.

– Я всех съел, – пошутил Змей.

Сокровищница была огромной. Все, что правителю не удавалось проглотить, он отправлял сюда – насытившись, Змей превращался в Дракона-стяжателя. Под ногами звенели монетки, и Моцарт поднял одну из них. На аверсе золотой монеты красовался Эйзенхауэр. Моцарт удивился: а их ты тоже проглотил? Змей кивнул. Ему было неприятно вспоминать этот инцидент: изжога до сих пор давала о себе знать. Змей икнул.

Моцарт отбросил монеты и подошел к постаменту в центре. На постаменте лежал широкий медный обруч, украшенный драгоценными камнями разного размера. Вот только одного не хватало, и обруч смотрел на Моцарта пустой глазницей.

Моцарт хорошо знал, что это.

– Откуда у тебя эта корона?

– Хочешь? – спросил Змей вместо ответа.

По преданию гвоздь от креста Спасителя, подаренный папой Григорием Великим лангобардской принцессе Теоделинде, был вставлен по ее приказу в золотую корону для ее супруга Агилульфа. С той поры корона венчала царственные головы не только лангобардских королей, ею короновалась большая часть германских императоров, от Карла Великого до Карла V.

– Но она… медная. Корона лангобардов медной быть не может. Это какая-то подделка, – вдруг заметил Моцарт.

Змей поморщился – его раскусили, – но быстро нашелся.

– Сломали. Корона была золотой, и венчал ее философский камень. Но однажды камень исчез, и корона потускнела. С каждым днем ее сияние становилось все менее ярким, пока хранители не обнаружили однажды, что она оказалась медной, –

Змей прищурился, как бы вспоминая. – С тех пор ни один человек, достойный быть царем Рейха, не может его возглавить – не короновать же правителя медью. Я давно ушел бы на покой, если бы нашел того, кто сможет меня заменить, того, кто согласится носить корону лангобардов.

Моцарт продолжал делать вид, что не понимает, о чем говорит Змей.

– Я одинок, мальчик, – прошипел Змей. – Ради меня никто не станет искать философский камень. Но если кто-то смог бы сделать это для тебя…

У Моцарта как раз левая рука кровоточила.

– Кто это? – с деланным равнодушием спросил Змей.

– Это Ева пишет. Я не могу надолго задерживаться здесь, я обещал ей вернуться. Или, может, мы могли бы позвать Еву сюда?

– Ей нельзя сюда, мальчик. Всякий, кто живет во дворце, бессмертен. Пусть тоже обретет бессмертие – и тогда приходит.

Змей говорил мягко, почти ласково.

– Но как же, – спросил Моцарт, – ей получить бессмертие? Может быть, у тебя, Змей, есть лишний пузырек?

Но Змей ответил:

– Нет, у меня закончилось, ты последнее выпил. Пусть Ева найдет философский камень и принесет его сюда. А после уже ты решишь, чего хочешь больше: чтобы Ева жила при дворце с тобой вечно или чтобы корона лангобардов на твоей голове вновь стала золотой, а не медной.

Глава 4

К вам сегодня

Кто-нибудь присоединится?

Впервые за несколько месяцев Ева вышла в город. Дог выбежал следом.

Она ожидала увидеть разрушенные здания и горящие машины, но город жил прежней жизнью, и от этого мир вокруг казался Еве бесконечно негармоничным. В ней-то что-то кровоточило, она была инвалидом тихой войны, но город этого как будто не замечал. Несколько зданий, которые были разрушены в начале, успели отстроить, но в сторону своего дома Ева даже не смотрела – она не хотела возвращаться, ее единственным домом теперь была маленькая комната Моцарта.

– Детка, возьми денежку, – старушка на углу протянула ей купюры. В последнее время таких старушек на улицах становилось все больше – они постоянно предлагали прохожим деньги, самые жалостливые брали.

В кафе с белыми стенами сидели парочки. На дверях белели листовки «Обернись» – это Партия Оборотней призывала на свою сторону. Сторонники Змея обходились без агиток. Ева зашла внутрь одной из кофеен, и дог послушно вбежал следом.

На белой стене висел огромный экран. С экрана мужчина с трупными пятнами на лице и провалившимися глазницами что-то нараспев читал – это был Гомер, он держался в эфире несколько сезонов подряд и был сказочно популярен. Никому прежде не удавалось добиться ничего подобного. Большинство ведущих уже после первого сезона по Закону о забвении звезд отправлялись на переработку. Их глаза заливали смолой, чтобы в получившемся янтаре они сохраняли остатки славы – вечно. Всем казалось, что забытая звезда – это печальнее, чем звезда в янтаре, и смолу с глазами звезд продавали вначале в супермаркетах, а после – на блошиных рынках. Так говорили легенды.