Гомункулус Зуммингера. Рецепт Парацельса
Шрифт:
Она спрашивала себя, почему князь раньше не мог повесить в ее комнату свой большой портрет? Если бы он сделал это раньше, то многое сейчас было бы совсем другим. Эллина была убеждена в этом совершенно искренне.
Когда совсем наступила ночь, Эллина зажгла все свечи, что были в комнате, и подошла к зеркалу так, чтобы не видеть себя, и заглянула за толстое стекло. Там в черной щели между стеной и стеклом Эллина могла увидеть только пыль, да паутину, и больше ничего. Надо будет приказать завтра как следует убраться тут, подумала она. Надо же, ничего нет, а мне показалось, – улыбнулась Эллина, – надо
– Милый, – прошептала она, – где ты сейчас, чувствую, как ты тоскуешь, когда же ты вернешься? Даже твой потрет, стал медленно оживать, Альберт, – она умоляюще смотрела в отражение зеркала.
Буд-то кто-то невидимый подталкивал Эллину к волшебному стеклу. Он действительно оживает в этом волшебном зеркале, думала Эллина и медленно подходила к зеркалу.
Когда она оказалась совсем рядом, свечи опять начали трещать. Эллина отошла, и свечи успокоились. Эллина собрала все свои силы и бесстрашно маленькими шажками пошла вперед, к отражению князя в волшебном зеркале. Она решила не отвлекаться ни на что и наблюдать за всем, что произойдет, но как она ни старалась, не смогла этого сделать. Как только она почувствовала снова нежное прикосновение зеркала, то от страха или от невыразимого блаженства погрузилась в сладкое сновидение.
Она узнавала прикосновение рук Альберта на своей груди, животе, бедрах, потом его губы стали скользить по ней – тихо и нежно прикасаясь и согревая ее своей настойчивой смелостью.
Ей казалось, что она уже спит, когда подошла вплотную к зеркалу и почувствовала, как кто-то обнял ее. Руки князя обнимали ее. Эллина не могла поднять веки, чтобы убедиться во всем происходящем. Ей совершенно не хотелось искать доказательства своим сладким фантазиям. Она только слушала свое шумное дыхание, что становилось все сильнее и сильнее, и удивлялась, невероятно реальным ощущениям. Это не могут быть только мои фантазии, на секунду вспыхнула мысль в ее голове, но затем, она погрузилась в горячий туман и пришла в себя уже на кровати.
В открытое окно смотрели звезды. Свежесть и невероятная радость кружили Эллину. Она падала в глубокий сон и из последних сил смогла открыть напоследок глаза и улыбнуться далеким звездам, – Альберт, – спасибо тебе, любимый мой, за эту волшебную ночь, – прошептала она и уплыла по искристой реке в самое утро.
Под утро Зумм увидел, как на краю его постели сидит Айко. Его тень почти совсем обрела черты взрослого мужчины. Зумм рассмеялся, – Айко, ты у меня совсем уже взрослый. Что только мне с тобой потом делать? Вот в чем задача.
Айко подсел ближе и Зумм рассмотрел улыбку на лице своего создания.
– Ты улыбаешься? Хорошо провел ночь? – поинтересовался Зуммингер.
– Да, мой дорогой создатель, ночь была чудесной. Князь и княгиня благодаря нашему клею в моем исполнении снова хотят друг друга, и скоро я буду свободен!
– С княгиней понятно, а как ты узнал про князя? Или для тебя нет секретов, мое волшебное создание? Ты между делом не влюбился в княгиню?
– Моя задача, Зумми, не влюбляться в княгиню, да я и не могу, так как живу на твоих чувствах, а они совершенно иной направленности. Мне это ни к чему и задача моя совсем другая, правда? – Гомункул посмотрел на своего создателя.
– Да, твоя задача склеить их вместе, разбудить то, что спит крепким сном, а потом время покажет.
– Что потом, Зумми? Ты меня заставишь вернуться назад?
– А ты не хотел бы возвращаться, Айк?
– Нет, мне хочется, чтобы меня тоже любили, так же, как и Альберта.
– Будет тебе любовь, будет, Айко, обещаю тебе, – сказал Зумм, – только надо будет подождать.
Айко умоляюще посмотрел на своего создателя, словно спрашивая, – сколько ждать, Зумми? А это любовь Канти?
– Вижу, отравил я тебя, Айко, теперь сам не знаю, что с тобой делать. Не смотри на меня так, Айко, – не в этом веке, в этом веке не успеем.
– Но ты ведь не вечен, Зумми! – воскликнул Айко.
– Да, но ты то вечен, поэтому вполне сможешь дождаться своего счастья. Я спрячу тебя, Айко и ты сам выберешь момент, чтобы выйти и жить в этом мире. А сейчас я хочу, чтобы ты окреп как можно сильнее и смог бы при желании начать выходить из этого волшебного стекла. Ты ведь еще не можешь выйти из него?
– Нет, Зумми, пока еще это очень сложно. Только когда Эллина подходит совсем близко к стеклу, мне удается вытянуть из стекла мои руки, но выходить пока не могу, как ни стараюсь.
– Мне может не хватить сил полностью тебя освободить для земной атмосферы и тогда тебе придется ждать следующего случая, тебя это не очень пугает, Айко?
– Было бы грустно, но я подчинюсь судьбе.
– Айк, твоей судьбой занимаются твои братья, ты немного лукавишь, сын мой, – Зумм улыбнулся, а Айко смутился.
– Да, Зумми, судьба не скоро предоставит мне случай, мне об этом уже сказали и я могу совсем исчезнуть, вернувшись в твое стекло, как только ты встретишься с Канти.
– Вот видишь, мой дорогой, все ты понимаешь, – Зумм сел рядом с Айко и обнял своего волшебного сына, – но полностью ты все равно не исчезнешь, то. Что я вложил в тебя, останется, правда?
– Увы, мой друг, Зумми, останется, – гомункул загрустил, – зачем только? Неужели нельзя было обойтись без этой пытки, Зумми?
– Нельзя, мой брат, нельзя, – успокаивал его Зумм, – зато ты узнал что-то новое, вот увидишь, придет время, и ты не будешь об этом жалеть, а только благодарить Судьбу.
– Да? – неуверенно переспросил гомункул, – а про себя подумал, – я останусь с тобой, друг мой, и Канти будет всегда рядом, а в следующей жизни она будет только моей, только моей!
– Да, Айк, милый мой друг, не переживай.
– А я теперь уже не переживаю, Зумми, – ответил Айко, и на его лице появилась легкая усмешка.
Князь Альберт по просьбе Парацельса продолжал гостить в Литве у своих покровителей. Найти повод, чтобы задержаться было просто, куда тяжелее было выносить разлуку с Эллиной, и с каждым днем тоска усиливалась. Он мучился две недели, но однажды ночью он странным образом оказался в спальне своей супруги. Она стояла рядом с ним, между ними было только прозрачное стекло, которое постепенно таяло. Как только оно совсем исчезло, Альберт обнял Эллину, и почувствовал, как сильно бьется ее сердце. Эллина, Эллина, – повторял он, целуя ее грудь и лицо, – так скучаю без тебя, так скучаю!