Гомункулус Зуммингера. Рецепт Парацельса
Шрифт:
С собой Зумм взял сумку со склянками, порошками, травами. Парацельс положил ему туда еще несколько чистых тетрадей и чернила с перьями, чтобы он делал записи своих опытов. Еще на столе, как предупреждал Парацельс, лежали простыни. Зумм посмотрел на них и задумался о том, что сейчас ему предстоит делать. Относиться к этому как к колдовству было бы не верно, – размышлял молодой алхимик, – нет, это будет потоком вдохновения, порывом свежего ветра, а не пылью этих простыней. Зачем вообще Парацельс распорядился их сюда принести? Ну, да ладно, учителю виднее и судьбе тоже! – улыбнулся алхимик, – он постарался
Хоть до темноты было еще далеко, Зуммингер сразу лег на кровать и уснул. Даже его нервная система, привыкшая к чудачествам своего знаменитого учителя, не выдержала напряжения и тут же отключила его мозг. Его сны были глубокими и совершенно черными. Сон, это лучшая подготовка к любому мероприятию.
Этим утром Эллина смотрела из окна, как муж готовился к отъезду. Он сам осматривал лошадей, колеса, о чем-то беседовал с вооруженным сопровождением. Изредка он поворачивался и смотрел на окна Эллины. Эллина в этот момент пряталась за занавеской, но в самый последний момент, когда князь уже был готов ехать, Эллина отдернула штору рукой и крикнула, – возвращайся быстрее, удачи!
– Спасибо, Эллина, береги себя и детей! – крикнул Альберт и захлопнул дверцу своей легкой походной кареты.
Потом, свист кнутов, топот лошадей и все. Эллина стояла и смотрела на внутренний двор замка, цветник и тоска подкрадывалась к ее сердцу. Всякий раз, когда Альберт отлучался, она тревожилась за него. Тревожилась и сама удивлялась, что так относится к нему, хоть и успела уже остыть к супругу. Из влажной глубины к ней подкрадывались слезы. Почему бы и нет? – подумала она и позволила этим соленым капелькам течь непрестанно, пока она думала о нем, о своем замечательном и неповторимом Альберте – спокойном, вдумчивым и нежным.
Затворник.
Во сне Зуммингер готовился к предстоящей работе. Он входил в то особенное состояние, когда возможно многое. Прежде чем заряжать колбу, Зумм решил выбрать нужное небесное семя. Семя должно лечь на подготовленную почву, – улыбался Зуммингер, когда погружался в сновидение алхимика.
Зумм сидел за длинным столом. На столе была самая простая еда и прозрачнейшее виноградное вино. За столом сидело очень много мужчин в легких накидках. Тот, что был во главе стола – светловолосый мужчина, с правильными чертами лица и голубыми глазами, указал всем на Зуммингера и сказал, – пришел выбирать для своего клея, алхимик, – сказал и рассмеялся, – неужели тебе недостаточно для этого твоего тайного стекла, Зумм? Зачем тебе нужен еще кто-то?
Все сидящие заулыбались, поглядывая на Зумма.
– Нужен клей для Эллины и Альберта? – спросил Зумма, сидящий рядом молодой человек, – я мог бы помочь тебе, Зумм, – предложил он и выжидающе посмотрел на алхимика.
– Надо сблизить их, чтобы они снова начали испытывать любовь друг к другу, как и раньше – не боясь, и не стесняясь, проявлять свои чувства друг к другу.
– Принимай, принимай предложение, Зумм, – громко сказал главный за столом, – Айко не подведет, да и засиделся он совсем тут без дела. Там, где нужна любовь, без Айко не обойтись, Зумм, соглашайся, вы ведь и так хорошо уже знакомы.
– Да, конечно, я согласен и буду ждать тебя на подготовленной почве, – ответил Зуммингер, и пожал протянутую ему ладонь Айко.
– Мне давно хочется пожить на твердом плане, сказал Айко, а твое стекло не дает мне простора для моих желаний, можно я буду твоей темной частью, Зумми? Так хочется потрогать эту жизнь, эту материю своими руками!
– Ты нужен мне только на время, Айко, пока Эллина и Альберт снова не станут одним целым.
– Ты хочешь склеить их с моей помощью?
– Да, всего лишь свести края раны, а ты хочешь остаться надолго?
– Да, – загрустил Айко, – но и так не плохо.
– Разве гомункулы могут надолго оставаться на земле?
– Я помогу тебе, Зумм, но с одним условием, если ты пообещаешь, что ты или твои потомки дадут мне возможность прожить на земле самостоятельно, хотя бы одну человеческую жизнь. В нужный момент я выйду и попробую жить, как обычный человек.
– Неужели тебе здесь плохо, Айко? Многие из тех, кто живет на земле, никогда бы не захотели вернуться туда снова. Айко, я обещаю сохранить твою просьбу и когда-нибудь, в одном из поколений, мой потомок даст тебе такую возможность. Только зачем тебе это?
Айко замолчал, а предводитель ответил за него, – не спрашивай у него, он не ответит. На самом деле тут все просто. Однажды, побывав на твердом плане, в нем проснулась неутолимая страсть к земным женщинам. Поэтому мечтает снова вернуться на землю. Он хочет, чтобы его полюбили. А здесь все иначе – вокруг пустота, а чувства ничтожны в своих проявлениях.
Сновидение было путанным и не совсем понятным, но главное, что его верный товарищ согласился на эту грязную работу, хотя, Зумм так и не понял, что хотел сказать гомункул, говоря о темной стороне. Разберемся, – подумал во сне Зуммингер и снова забылся во сне.
Зуммингер спал до позднего вечера. Проснулся в полной темноте, и долго лежал, не шевелясь, вспоминая детали своего сна. Он был настоящим мастером, не зря Парацельс восхищался учеником: не торопливый, и обстоятельный, Зумм не давал осечек.
Зумм повернулся и лег на спину. Он прислушался и услышал, как кто-то поет. Он снова закрыл глаза, поймал мелодию и полетел с незнакомым голосом далеко-далеко в загадочную Индию.
Вот лунный свет – алхимика помощник, проник к затворнику через окно. Зумм пододвинул ширму к стене и с колбой сел за стол. Потом налил воды в колбу, достал заветную коробочку, достал оттуда кусочек темного стекла и положил на дно колбы.
– Ну вот, теперь, стряхнем сюда мы простынь, под голос райской песни, – прошептал Зумм, – а говорить с самим собой приятно, будто кто-то здесь другой, – Зумм улыбнулся лунному сиянию воды за выпуклым стеклом сосуда. Потом он расстелил бумагу на полу, над ней расправил простынь и встряхнул. Затем, свернув бумагу в купол, засыпал в горлышко невидимую пыль. Взяв нож, тихонько палец уколол и наблюдал, как медленно растет большое красное зерно и падает опять на дно сосуда в лунном свете, как растворяется, взрываясь, жизненная сила, вдруг растекаясь в жизненном эфире.