Гомункулус Зуммингера. Рецепт Парацельса
Шрифт:
Вода, вода – начало всех начал, легла в основу этого сюжета, а где Эллина? О, она давно раздета и ей поет Канти. Зумм, оторвавшись от занятия, идет за ширму, смотрит за стеной театр сновидений! Тут свечи, зеркало, как пламя голос неземной и женщины вдвоем совсем в печали, застыли в думе о своем.
Зумм возвращается к сосуду, закрыв глаза, зовет Айко и тот спускается, – я буду, – он говорит, – как хорошо! И эта ночь и это полнолуние! Ах, как легко расти под лунным светом
Зумм смотрит, колба оживилась! В ней словно ожил крошечный родник! Пульсирует, живет, уж маленькое сердце бьется!
– Вода, начало всех начал, живи, Айко, живи, – читал алхимик
Не выдержав, подсел к отверстию в стене, алхимик смело любовался, как Эллина в зеркало смотрелась. И Канти отпустила, опять одна, напротив отражения, совсем нагая предалась мечтам.
А в это время в колбе билось сердце, отсчитывая грустные минуты, когда еще не знаешь кто и где ты. Пусть бьется, – думает алхимик, ну а сейчас, прости мой брат, любуюсь просто женским телом. Ее он видел со спины и в зеркале Эллины отражение, и князь стоял во весь свой рост, как будто наваждение.
Зумм здесь не смог, присутствие настолько ярко было, что он отпрянул и приставил колбу, как и хотел учитель.
Зумм долго слушал тишину, и сердце разрывалось, он вспомнил песню, наяву она ему казалась. Так он промучился до утра, а утром сон настиг и вспоминался смутно вчерашний свет Луны. Тем временем, родник в стекле клубился и о стекло, словно оживший, бился.
Ах, за стеной опять запела Канти, Зумм снова слушал сладкий голос неба и наслаждался, представляя, певицу нежно обнимая. Тонул в страданиях наш гений, тем самым светом вскармливал он друга. Что кровь! Она всего лишь жидкость и капли нет души ее, когда не в сердце льется. Поэтому алхимик не дал даже капли зародышу, чтобы не стал убийцей, друг его, что в колбе зарождался. Достаточно одной для самого начала, потом здесь этого не надо, гомункул должен полюбить и клеем быть бесплотным.
Вот так, прошла неделя в ожиданиях, надеждах исполнения мечты. Альберт еще в гостях, а Парацельс все там же отдыхает, не сомневается и знает, что ученик его дорогой верною идет к далекой цели.
Айко стоял на перекрестке страсти, тоски и сладостных желаний. Два дня наш Зумм не слышал голос Канти, не видел, только чувствовал, что есть прекрасное на свете. Желая заглянуть к Эллине и разочароваться боясь, все то, что в первый раз увидел там как живой на Элли смотрит князь, весь извелся наш дорогой алхимик. Его бы разорвало и испепелило желание, но друг взял на себя всю горечь, вдруг. Айко, старательная губка, вбирал в себя, тревожась не на шутку. Уже не видно маленькое сердце, ведь плоть вокруг невидимой стеной закрыла вкруг, лишь Зумм по-прежнему смотрел на колбу, где гомункул зрел.
Лишь тот, кто любит маленького гому, способен видеть маленького дома. Зуммингер наблюдал как сквозь туман, растет его воспитанник Айко. Здесь руки, голова и тело, ноги, растить ребенка в колбе не легко. Он чувствами одними лишь питался, зато весь гармонично развивался. Хотя и были, в общем, перекосы, но их не видно было до поры. Испытывал Айко избыток страсти, любуясь прелестями Эллины – соседки, как не любить ее через стекло, рассматривая в зеркале коленки, и ножки, что сходились в треугольник, вот так, страдая, рос невольник.
Задерживался князь, княгиня тосковала, но применение рукам давно узнала и каждый вечер, стоя в отражении, любила, кажется, как прежде. И каждый раз, все больше оживая, Альберт ей делался желанней, и желала она его как много лет назад, опять.
Вы понимаете, ведь здесь Айко трудился, он в зеркале Эллины поселился, в роль князя медленно входил, вниманием, пока скрепляя рану.
Там, наверху все мастера устраивать этюды, конструктор ситуаций для людей велик, но есть и правила свои – в ходу лишь винтики любви, другими не скрепить чудесные детали: не прочно будет, ненадежно и неестественно и сложно. Эллина к зеркалу все чаще подходила. Заметила, здесь часто легче было.
Дни шли, Айко окреп, но Эллина не видя того, кто в зеркале сидит, решила, это образ князя за ней так пристально следит, ведь зеркала волшебней нет предмета, особенно когда в него действительно вселяются, живут посланцы неба!
А Зумм лежал, все дни и размышлял над поворотами судьбы. Айко, вернувшись с зеркала под утро, сидел у ног хозяина Земли. Зумм восхищался своим новым другом. Гомункул был и впрямь хорош и рос еще до образа небесного Айко.
– Хозяин мой, небесный избавитель, – к нему Айко так часто обращался.
– Что, милый мой гомункул? Рад тебе, – алхимик счастлив, тихо улыбался, – мне так приятно видеть мой цветок, который в колбе рос, старался. – Не называй меня хозяином, мой друг ты был, ты есть и я тут лишь свидетель. Алхимия без Господа – ничто, мой друг, ответь, ты счастлив хоть на свете? Отчасти твой родитель я, поверь и хочется порою мне услышать, – что, думаешь, и как тебе живется, что чувствуют мои, взрослея, дети.
– Зуммингер, знаешь, я давно хотел спуститься в лоно пламенной земли. Ты мне помог, я счастлив здесь, со мною рядом ты. Ты подселил меня к Эллине, я клей меж ней и князем, знаю, известна здесь задача мне моя. Скреплю сердца их, так и быть удача, мой друг, преследует тебя. Еще немного наберусь я силы, всего того, что сердцем рождено, отец мой, Зумми милый, с тобой расти приятно и легко! Не кормишь кровью, чувствами питаюсь, от этого влюбленным в мир расту, поверь, все правда, ты и сам все знаешь, осуществил учителя мечту. Твои заботы, друг, отец мой, Зумми, с лихвой окупятся, поверь, ты не грусти и все печали мы скоро выставим за дверь. Одно лишь странно, не понятно, ты любишь Канти, я этим чувством прирастаю и через силу делаю все это для тебя, а мне хотелось бы одним с тобою быть, хотя бы ненадолго.
Клей.
На плане семян, там, откуда к нам спускаются заботы, радость и несчастья, следили за работою Айко. Когда увидели, что все идет как надо, то решили придумать способ князя задержать. Что касается Айко, то он не просил никакой помощи неба, поэтому все делали без него, в тайне. К тому же, чем больше гомункул входил в твердый план, тем меньше его оставалось там, наверху. Айко уже хорошо освоил зеркало, и иногда ему удавалось даже вытащить оттуда свою руку или голову, но делал это осторожно, чтобы не испугать до смерти Эллину. Часто искусственным существам приписывают агрессивные качества. Надо сказать, что так оно и есть. Но нашего Айко это не касается, ведь Зумм или Зумми, как его называет гомункул, заранее все предусмотрел и уже давно достал с тонкого плана основу будущего существа, которое хранил в тайном кусочке стекла и часто к нему обращался за советом.
Зумм время от времени писал учителю отчеты. Они были сухи, но Парацельсу было достаточно и этого, чтобы понять, как идет работа, и поэтому он очень обрадовался письму князя, в котором Альберт предупреждает Парацельса, что вернется еще не скоро.
Эллина получила письмо от князя, конечно, первой. Она в нетерпении открыла конверт и радовалась, как ребенок, знакомой руке князя. Такого с ней не было никогда, но сейчас она даже не обратила внимания на странные перемены в своем отношении к мужу.