Гончаров и криминальная милиция
Шрифт:
– Как зовут эту девушку? Ее имя и фамилия.
– Настя. Настя Тулубеева.
– Опять ложь, опять мимо, был капитан и у твоей Насти Тулубеевой. Ты напрасно ее позоришь, последний раз она тебя видела в субботу.
– Это не я, это вы ее позорите, - с негодованием воскликнул парень. Кто же девушке, а тем более школьнице, задает такие вопросы?! Вполне естественно, что она все отрицает.
– Капитан тоже сначала так подумал и поэтому, копнув глубже, выяснил, что Настя сегодня ночевала у своего отца, что подтверждает ее мачеха. Может быть, хватит играть в подкидного дурака и настало время говорить правду?
– Это и есть правда. Врать вам мне нет никакого смысла. Ведь
– Полной правды, а следовательно, признания в убийстве. И еще укажи место, где ты хранишь пистолет. Не советую тебе запираться, это бессмысленно, потому как твоя сестра, Ирина, официально заявила, что у деда еще со времен войны был пистолет, который совсем недавно исчез вместе со штык-ножом, в воровстве которого ты уже признался. Таким образом, один шаг нам навстречу ты уже сделал, сделай же второй.
– Я рассказал вам всю правду, а больше я ничего не знаю. У деда в сундучке никогда никакого пистолета я не видел! Ирка выдумывает, совсем рехнулась. У нее от ее фраеров уже крыша потекла. Не было у деда никакого пистолета.
– Проверим. Сегодня расспрашивать твоих родителей об этом мы не имели морального права, но завтра непременно это сделаем, - пообещал Требунских и, открыв дверь в приемную, приказал: - Сержант, уведите задержанного и определите его в одиночку. Никаких контактов с остальными арестованными. Что скажешь, Гена?
– плотно прикрывая дверь, вернулся на место полковник. Вроде бы мы подошли к цели, а у меня никакого удовлетворения нет.
– Не у тебя одного, Васильич. Мне кажется, мы не только не приблизились к финишу, а, напротив, от него отдалились. И знаешь почему?
– Нет, объясни, - вздохнул Требунских и достал вторую чашку.
– Чай будешь?
– Только в том случае, если ты нальешь туда побольше коньяка.
– Ладно уж, мы это сегодня заслужили, - доставая бутылку, согласился он.
– Такой пласт навоза подняли, что месяц пересеивать будем. С чего ты решил, что мы отдалились?
– Все очень просто. Пока ты тут раскручивал этого щенка, я плотно сидел на шее криминалистов, и вот что выяснилось. Как ты уже знаешь, ночью на Седове были ботинки, которые днем он поменял на сапоги. Так вот, на его ботинках нет ни песчинки кладбищенского грунта. На сапогах их море, а на ботинках нет. О чем это говорит?
– прихлебывая божественный напиток, огорченно спросил Потехин.
– Ты это серьезно?
– удивленно поднял брови полковник.
– Абсолютно. Как говорится, серьезней не бывает.
– Но... но тогда я не понимаю, почему он врет и изворачивается. Такое бывает лишь в том случае, если на нем висит более серьезное преступление.
– Вот именно, Васильич, - протягивая пустую чашку, ублаготворенно кивнул Потехин.
– Пардон, репете силь ву пле.
– Да погоди ты, успеешь повторить, - остановил его Требунских. Напрашивается вывод: он хочет скрыть какое-то более тяжкое преступление, но ведь убийство на кладбище тоже не карманная кража. Значит, есть еще что-то более серьезное. Что именно? По нашим сводкам никаких сообщений особенных не поступало. Или я чего-то недопонимаю?
– Нет, с этим у тебя все в порядке, просто ты не владеешь той информацией, которая известна мне. Я бы мог ею с тобой поделиться, но это дорого стоит, - подмигнул Потехин.
– Вымогатель, - вновь наполняя чашку, заметил начальник.
– Плати.
– А это уж как положено, - ухмыльнулся Потехин, устраиваясь поудобней.
– Сегодня рано утром в травматологический пункт больницы Центрального района обратился некто Сударкин Владимир Михайлович. Он работает охранником частного зубоврачебного кабинета "БАМ", владелец которого Борис Абрамович Мейер окрестил его так, сложив свои священные инициалы.
Так вот, рано утром, весь перемотанный бинтами, приходит этот самый Сударкин и жалуется на легкую головную боль. Хирург Петрушев, дежуривший в тот момент, тут же размотал его тряпки и увидел у него на затылке здоровенную рваную рану. Сразу же отправив его на рентген, он вскоре получил результаты, и его подозрения на трещину черепа подтвердились. Оказав первую помощь, Петрушев хотел его госпитализировать, но, пока он бегал и дозванивался до стационара, пострадавший испарился. Хирург же, согласно инструкции, позвонил нам и сообщил о своем странном клиенте. Наш дежурный для очистки совести и во имя долга позвонил на место его работы, но там ответили, что все нормально, нет никаких проблем, а охранник Сударкин просто-напросто поскользнулся, но сейчас его самочувствие улучшилось и никаких поводов для беспокойства нет.
Сначала я не придал этому факту никакого значения, но ближе к обеду меня начали тревожить какие-то смутные сомнения, и еще до нашего вояжа на кладбище я велел Лихачеву все как следует проверить. Час тому назад он поведал мне о весьма любопытных, на мой взгляд, обстоятельствах. Если у тебя появилось желание с ними ознакомиться, то я его позову.
– Ты не мог бы излагать покороче?
– недовольно заметил шеф.
– Давай его сюда.
* * *
– Вадим, расскажи Петру Васильевичу все то, о чем недавно доложил мне.
– Вернувшись в сопровождении чернявого капитана, Потехин уселся на свое прежнее место, а Лихачев расположился напротив.
– В "БАМ" я приехал в двенадцать тридцать, - собравшись с мыслями, начал оперативник.
– Это не кабинет, а небольшая зубоврачебная больница. Работает там больше десятка врачей и четыре зубных техника, а кроме того, в штат входят три медицинских сестры да две уборщицы. Сам Борис Абрамович не врачует, а занимается исключительно административной работой. У него роскошный кабинет с приемной и секретаршей. В другом кабинете, что от него напротив, располагаются бухгалтер и старшая сестра, она же, по совместительству, кассир. Днем у них в вестибюле дежурит один охранник, а ночью двое. Сударкин Владимир Михайлович, который утром обратился за помощью в травматологический пункт, и есть один из этих ночных охранников. Но с ним мне поговорить не довелось, по словам его товарища Углова Олега Дмитриевича, его еще в девять утра увезла машина с красным крестом, которую вызвал сам Мейер. И еще он мне рассказал, что ранним утром Сударкин вышел на улицу покурить. Там поскользнулся на обледеневших ступеньках, упал и до крови разбил голову. Видя такое дело, Углов запер двери и отвез его в травмопункт, где ему оказали первую помощь, после чего они вернулись на место дежурства и дождались смены. Примерно в это же время приехал их главврач и хозяин. Он тщательно осмотрел пострадавшего и решил, что у него сотрясение мозга. Тут же вызвал машину и отправил его к знакомому специалисту.
Рассказ самого Мейера это полностью подтвердил. Мне не оставалось ничего другого, как извиниться и спросить адрес больницы, где находится Сударкин.
Теперь, товарищ полковник, разрешите, я опишу фасад этого зубоврачебного кабинета и его расположение. Это старое двухэтажное здание, огороженное высокими бетонными плитами. На ночь двор наглухо закрывается массивными металлическими воротами с внушительными запорами. Что там за ними творится по ночам, никто ничего не знает, а если и знают, то только жильцы трехэтажного дома, стоящего к забору торцом. Причем не все, а только те, что живут на втором и третьем этажах.