Гончаров и кровавая драма
Шрифт:
– Ты меня на арапа-то не бери, - побелел Климов.
– Козел ты винторогий, мы пуганые.
– А я не пугать тебя пришел. Кроме Волкова, у меня есть показания еще нескольких свидетелей ваших художеств.
– А ты сам-то кто такой?
– прищурив глаз, испытующе посмотрел на меня Климов.
– И что конкретно тебе от меня надо?
– Я дальний родственник Чернореченского, и мне хотелось бы знать, за что вы его убили. Причем не его одного, а с малолетними детьми.
– Вон оно что, - набычился угрожающе Климов.
– Ребятишки, надоел он мне всерьез. Вырубайте, а ночью свезем в лес, там и
Сколько их там оказалось, не знает сам черт, но каждый, похоже, старался меня убить. С удивительным постоянством какая-то палка опускалась мне на шею и основание черепа, а мажорные их возгласы предвещали мне скорый конец.
Потом прозвучало несколько тихих хлопков и вполне земной голос Милки осведомился: не убили ли меня совсем?
– Убили, - на всякий случай диагностировал я свое состояние.
– А тебя какой черт сюда принес? Какого рожна ты здесь делаешь?
– Не люблю оставаться дома одна. Тебя этот товарищ интересовал? простодушно наступив на климовскую промежность, учтиво спросила она.
– Да, но остальных нужно тоже связать, чистые палачи. Наручники в машине.
– Обязательно свяжем, - отозвалась Милка.
– Только дай ключи от машины, я ее поближе подгоню. Держи электрошок и благодари Бога за то, что у твоей жены развито шестое чувство.
– Тебе, парень, чего надо?
– проследив, когда Милка уйдет, заныл Климов.
– Учти, если ты мент, то тебе хана, но если работаешь у кого-то в бригаде, тогда поговорим. Ослабь цепи.
– Цепи тебе Сатана ослабит, а я говорю по-русски понятно и внятно. Твоих "пацанов" мы сейчас отвезем куда следует, а тебя оставим с одной только целью - послушать твою правдивую исповедь.
– Чего вы над нами издеваетесь?
– пискнул один из "сынков".
– Скоро узнаешь, - многозначительно ответил я.
– Ты прости нас, паря, просто мы немного погорячились.
– Это ты правильно заметил - погорячились, - привязав его к батарее, одобрил я и потащил полудохлого Климова на выход.
– Ну и куда ты его?
– видя мое намерение, с неудовольствием спросила Милка.
– От твоих подопечных вся машина провоняла.
– Ласточка, это только потому, что ты всегда лезешь за руль, - ласково ответил я и пнул оскалившегося было Климова.
– Везем к тестю. Надеюсь, сегодня его смена?
– Какая смена?
– Смена у печи крематория, - лаконично ответил я.
– Да, он сегодня дежурит, - мрачно ответила Милка, переключая передачу.
– Его туда же, что ли?
– А куда по-твоему?
– грустно отозвался я.
– Такое дерьмо только в печи и сжигаем.
– Меня не надо в печь, - понимая, что его просто запугивают, отозвался наш пленник.
– Я стою больше, чем кусок оплавленного дерьма.
Совершенно напрасно провозившись с Климовым до обеда, мы пришли к выводу, что к смерти Чернореченского он не имеет никакого отношения. Их пути разошлись сразу же после операции "консервы". А кроме того, в ночь смерти Чернореченского его вообще не было в городе, поскольку от заката и до рассвета он пребывал в загородном казино "ZERO", в чем мы убедились, опросив его персонал.
– Ну что же, подведем итоги?
– на прощание пригрозив Климову, предложил полковник.
– Что мы имеем
– Вот-вот, вам и начинать. Что вам сообщили криминалисты?
– Очень многое, и наверное, можно было бы поставить на всем этом точку, если бы не одно обстоятельство. Отпечатки на наборной рукоятке самодельного ножа, которым была убита семья Чернореченского, соответствуют отпечаткам пальцев, обнаруженных на опасной бритве, которой в последнее время пользовался Бодулин.
– Ну так какого же черта мы сидим и переливаем из пустого в порожнее? Все предельно просто и ясно. Пускай теперь господа из милиции отправляют своих оперов в Харьков и при содействии украинских друзей ищут его там.
– Не волнуйся, Костя, не считай нашу милицию глупее нас. Оперативники вылетели еще вчера, и сегодня от них уже должны быть какие-то сведения. Но, видишь ли, есть нестыковки. Во-первых - если не считать ножа и бритвы, - во всей квартире Чернореченского не найдено ни единого отпечатка его пальцев, их нет даже на рюмках, и это заставляет серьезно задуматься, а во-вторых, что самое занимательное, на разобранном диване спал не Николай.
– То есть как это не он? Не может такого быть.
– Костя, это не мои домыслы, это заключение экспертизы. Скажу больше, как они мне заявили, скорее всего, на диване спала женщина, со светлыми крашеными волосами длиною сантиметров в тридцать.
– Такая прическа у Тамары Дмитриевны, - тут же вспомнил я.
– Они об этом прекрасно осведомлены и потому взялись за нее всерьез. На сегодняшний день я склонен принять эту версию как основную.
– Тогда я ничего не понимаю. За каким чертом ей понадобилось обращаться к нам за помощью? Или очень умная?
– Наверное, - вздохнул полковник.
– Умная, но не до такой же степени. Скрыть от нас связь с Чернореченским, указать место, где хранились деньги, их точную сумму, и при этом утаить факт своей ночевки в доме сестры. Не много ли?
– Много, - согласился я.
– Если она там ночевала, то наверняка видела убийцу, но нам об этом не сказала ни слова. Ничего не понимаю. Идентичность ее волос сомнений не вызывает?
– Конечно же нет, хотя для детального химико-биологического анализа им еще потребуется какое-то время. И тут мы им ничем помочь не можем. Наша задача состоит в другом. Версию "консервы" будем считать отработанной, а значит, и круг подозреваемых у нас значительно сузился. Кто у нас остался?
– Все тот же "висячий" Будулай, Тамара Дмитриевна и Андрей с матерью. Это те люди, которые хоть как-то просматриваются. Но ведь не стоит сбрасывать со счетов полсотни обманутых рабочих.
– Их мы пока отодвинем в сторону, а займемся явным и осязаемым. Так что, Константин, пока на дворе еще стоит день, тебе надобно нанести парочку визитов. Но только поаккуратней, не позволяй бить себя по голове колотушками.
* * *
Строительный батальон, где имел честь нести службу Андрей Анатольевич Чернореченский, расположился за городом, километрах в четырех от завода. Дежурные на КПП, лениво переругиваясь, ковырялись в носу и к моему приходу отнеслись безо всякого восторга. Сержант перестал отгрызать ноготь, рядовой давить прыщик, и только прапорщик проявил некоторое подобие заинтересованности.