Гончаров и кровавая драма
Шрифт:
– Так вот он и побудил, - кивнув на скрюченную фигуру Андрея, решительно заявил я.
– Неужели и вы ничего не понимаете, ничего не видите?
– Я вижу перепуганного юношу, которого ты велел мне привезти, прокашлялся полковник.
– Но при чем тут твой врожденный идиотизм? Прости, но я не вижу никакой связи между твоей болезнью и этим парнишкой.
– А зря. Ведь вы прекрасно знаете, что этот воин есть законнорожденный сын господина Чернореченского и носит аналогичную фамилию.
– И что из этого следует?
– Кто, как не он, был больше всех заинтересован в смерти отца, а особенно
– Не понимаю, почему ты радуешься и прыгаешь, как пьяный павиан? Я этот вариант просматривал давно, - подходя к Андрею, слукавил тесть.
– Ну что, солдатик, наверное, плохо тебе. Я понимаю. А ты освободи душу, расскажи нам, как оно все произошло, глядишь, тебе полегчает, говори, сынок, не томи себя.
– Что? Что я вам должен говорить, что рассказывать?
– захлюпал носом парень.
– Вы лучше сами мне объясните, зачем вы обманом заманили меня в машину, избили, связали и привезли к этому озеру? Вы что, утопить меня хотите? Тогда объясните, что я вам сделал плохого?
– Нам ты ничего плохого не сделал, - доброжелательно согласился тесть.
– Но зато собственного папашу и своих сестренок ты не пощадил, расправился с ними зверски.
– Вы что?
– замер солдатик.
– Вы что, в самом деле верите в ту чепуху, о которой сейчас говорили? Боже мой, да вы же ненормальные, вам действительно нужно лечиться. Каким бы он ни был, но чтобы я поднял руку на отца или на Машку с Дашкой?! Как вы смеете говорить мне такое?
– Ладно, Андрей, давай без истерик разберем весь механизм по винтикам. Ты любил своего отца?
– спросил я.
– Нет, за что я мог его любить? Он бросил нас с мамой, когда я был совсем пацаном. Я же все видел и понимал. Видел, как мама рвет последние жилы, чтобы в школе я выглядел не хуже других. Видел, как она незаметно подсовывает мне в карманы последние деньги, чтобы мне не было стыдно перед девушками и сверстниками. Я знал, что отец обманным путем отобрал у нас две трети квартиры. Я помню, как мы неделями сидели на хлебе и картошке, в то время как мой трепаный папаша за вечер, проведенный в ресторане, вышвыривал деньги, на которые мы могли бы жить месяц. Более того, из рассказов мамы и ее подруги я знал, что она, жертвуя собой, вкалывая на стройке, дала ему высшее образование и подняла меня на ноги. Все это я прекрасно знаю. Так за что же прикажете его любить?
– Вот и мы о том же, - бодро похлопал его по плечу тесть.
– Не было у тебя никакого основания его любить. А вот мотивов для убийства было хоть отбавляй.
– Да какие там к черту мотивы?
– брезгливо сморщился парень.
– Он просто был мне противен, только и всего.
– Вот и я о том же, - не унимался тесть.
– Во-первых, тобой руководила злоба за детство, проведенное в нищете, во-вторых, ты мстил ему за мать, за ее каторжную и искореженную молодость. Наконец, третьим и самым главным фактором, толкнувшим тебя на убийство отца и сестер, послужила вопиющая несправедливость. Ты не мог смириться с тем, что в случае смерти отца все состояние отходит к его новой жене и новоявленным сестричкам. Вот ты и отправил все его семейство к праотцам. И теперь являешься единственным наследником. Докажи мне, что это не так!
– победоносно закончил полковник и выжидающе уставился на сломанного парня.
– А как мне это доказать?
– пролепетал он, глазами ища у меня поддержки.
– Да вы поймите, не убивал я их. Не убивал! Вот и все, что я могу сказать.
– А разве я говорю, что убил их именно ты?
– изобразил огорчение полковник.
– Вовсе нет. Кишка у тебя тонка. Семью вырезал твой знакомый Будулай, который, кстати, тоже имел зуб на Чернореченского. Как ты с ним познакомился?
– Да не знакомился я ни с кем, не знаю я никакого Будулая, протестующе вскинулся Андрей.
– Первый раз о таком слышу.
– Возможно, потому что Будулай - прозвище, а зовут его Бодулин Николай. Андрей, ты часто бывал в доме у своего отца?
– Тут я ничего не скажу, бывать мне у него приходилось.
– И как часто? Сколько раз в месяц?
– Ну, это громко сказано. Точнее, сколько раз в год. Все мои визиты можно пересчитать по пальцам. Во-первых, я дважды к нему приходил с тем, чтобы поблагодарить за деньги, которые он выделил мне для операции на глазах, а год назад за то, что при его содействии меня оставили служить в городе. Кроме того, несколько раз я забегал к ним рано утром, чтобы занести грошовые подарки и поздравить своих сестренок с днем рождения.
– А сам-то ты получал от него подарки?
– Да, перед окончанием школы он купил мне костюм и туфли. Я не хотел от него ничего брать, но мама настояла, и я согласился.
– Часто тебе приходилось ночевать в его доме?
– Ни разу. Что вы, я бы не остался там даже в самый лютый мороз. Обычно я заглядывал к ним минут на пять, от силы на десять. Мне у них становилось как-то не по себе, неуютно и противно. Единственные существа, к которым в том доме я относился хорошо, были девчонки, Машка и Дашка. Однажды я хотел сводить их в цирк, но налетел на такую бурю возмущения, что раз и навсегда затею эту оставил.
– Андрей, - подсел я к растерянному парню, - излагаешь ты гладко и правдоподобно, и, если бы не мой недавний разговор с твоей матерью, я мог бы тебе поверить, однако некоторые шероховатости, неувязки и ее недомолвки заставляют меня смотреть на тебя более чем пристально.
– Смотрите, - жалко улыбнулся парень.
– Уж не знаю, какие такие недомолвки могут быть у моей мамы. Она всегда говорит то, что думает.
– Возможно, я не прав, но мне так не показалось. Андрей, ответь мне прямо и честно: что ты делал в ночь с понедельника на вторник? В ту самую ночь, когда убили все семью? Только, пожалуйста, не ври, что ты ночевал у себя в казарме. Там тебя не было, я знаю об этом из надежных источников. Где ты был и что делал?
– Вот оно что!
– побледнел парень.
– Да, я действительно в ту ночь был в самоволке. Тут уж ничего не попишешь.
– Это мы уже знаем, - грубовато прикрикнул тесть.
– Ты, браток, колись про главное. Про то, как в эту ночь зверски зарезал четверых человек.
– Боже мой, да никого я не резал. Всю ночь я был у себя дома, и это может подтвердить моя девушка.
– Что?
– удивленно воскликнул я.
– А мать? Твоя мать может это подтвердить?
– Да, но только виделись мы в тот вечер мельком.