Гончаров и маньяк
Шрифт:
– Понятно, но почему вы думаете, что я чем-то могу вам помочь?
– Вас мне рекомендовала Венера Ибрагимовна.
– Ясно, что вас интересует? - разглядывая протянутый покупателем чек, спросила она.
– Совсем немного. Как вы расцениваете поведение Галины после того, как произошло ограбление вашего магазина?
– Как крайне удрученное, - передавая мужику покупку, сдержанно ответила Смирнова.
– Вы можете найти этому объяснение?
– Нет, хотя я несколько раз пыталась вызвать ее на откровенный разговор.
–
– Да, Миша Кузнецов, мой родной брат. Он недавно вернулся из армии и снимает комнату неподалеку, в частном секторе, но его подозревать бессмысленно, потому как в это время он ездил к нашим родителям в деревню. Милиция проверила, и этот факт подтвердился. Извините, но мне нужно работать.
– Это вы меня извините за то, что отвлекаю вас от дел. Всего хорошего.
К двум часам Шульгин вернулся в редакцию, отобрал у Серова последний бутерброд и, развалившись в драном кресле, поинтересовался, как идут дела.
– Отлично, - вытирая жирные губы бумажным листом, бодро ответил коллега. - Горлов с большим энтузиазмом поддержал нашу идею и даже прислал одну из фотографий, а я за время твоего отсутствия уже успел накатать полторы сотни строк. Мне кажется, что наш Репей останется доволен.
– Не гони лошадей, Владик, - доставая диктофон, осадил его Шульгин. Сперва послушай то, что мне поведали директор магазина "Ольга" и одна из продавщиц.
– С удовольствием, а ты тем временем ознакомься с моей писаниной.
– Да, Владик, у меня такое впечатление, что ты неправильно выбрал место работы, - швырнув на стол исписанные страницы, заметил через несколько минут Шульгин. - Тебе бы фантастические романы писать или детские сказки-страшилки. Откуда ты все это взял?
– Из головы. Но моя интуиция подсказывает, что все происходило примерно так.
– Свою интуицию можешь засунуть себе знаешь куда... Ты работаешь не в издательстве "Буратино", а в газете, причем в криминальном отделе, и твоя буйная фантазия здесь совершенно неуместна.
– Нет, Толик, тут ты не прав. Ты только представь себе, на мою основу мы наложим твою информацию и подкрепим все это совершенно реальными фотографиями. Получится такой салат, что пальчики оближешь.
– Как хочешь, лично я умываю руки и свою подпись под этой белибердой ставить не собираюсь и тебе не советую. Если уж тебе так хочется крови, то обработай мой материал, но безо всякой привязки к убийствам и изнасилованиям. А фотографию последней жертвы дай с короткой информацией, но воздержись от комментариев. На сегодняшний день объема будет достаточно. Дерзай, а я пошел.
– Куда?
– Сначала в суд, а потом домой, надо закончить статью по делу Смакова. Ежели Репей будет спрашивать, то буду завтра после обеда.
* * *
К двум часам следующего дня Шульгин закончил отличную, бомбовую статью о господине Смакове, ловком мошеннике и пройдохе по части обмена квартир. Вполне довольный собой, в половине третьего он вошел в кабинет главного редактора и протянул уже готовый материал.
Главред, лысая гадина с щеголеватыми усами, припечатал рукопись пухлой рукой и вежливо осведомился о здоровье.
– Спасибо, вашими молитвами... - соблюдая этикет, ответил журналист.
– Плохо же ты на меня молишься, засранец, - чавкнув раскрыльями щек, пожурил его шеф. - Тебя кто на работу взял, когда даже ассоциация ассенизаторов отказалась от твоих услуг?
– Вы взяли, Аркадий Михайлович, - покорно согласился Шульгин. - Только мне кажется, что в этой конторе запах тоже не очень-то воодушевляет.
– Ме-е-ерзавец, - со вкусом пропел Рейпин. - А ты помнишь, какой ты пришел? Зябкий, гиблый, как зимний воробей! А помнишь, что ты у меня просил? Если забыл, то я могу напомнить. Магнитофон у меня работает двадцать четыре часа в сутки. Ты же у меня попросил хоть немного денег, соглашаясь даже на должность корректора. Я дал больше, чем ты просил, но с одним условием. Ты помнишь его?
– К сожалению, да, - проклиная проституцию своей профессии, согласился Анатолий.
– Сколько лет ты у меня работаешь?
– Почти два года.
– У тебя хорошая память, - прикуривая непривычную ему сигару, одобрительно кивнул редактор. - Теперь скажи, твои жена и дочка довольны, что ты приносишь такую сумму?
– Да, они вас просто боготворят.
– Я рад, рад, что хоть кто-то понимает мою доброту. А теперь скажи мне, газетный мазилка, на кой черт ты ляпаешь мне такие опусы, от которых у меня дыбом встают волосы? Согласись со мной, какать в ту же чашку, из которой кушаешь щи, это противоестественно.
– Да, насчет какать вы правы, но в остальном... То, что там написано...
– Можешь этим подтереться, - брезгливо отодвинув машинописные листы, отстранился Рейпин. - От моего имени выпиши себе аванс, а точнее, месячное выходное пособие, и можешь считать себя свободным, как черноморская чайка.
Шульгин прекрасно понимал, что журналист он неплохой, не советский, не кадетский, а сам по себе, и такое отношение к себе считал оскорбительным.
– А может быть, вы передумаете? - уже твердо намереваясь бежать из этой газетенки, с издевкой спросил он.
– Могу, - заранее приготовленным словом ответил Рейпин. - Но с условием, что ты прекратишь кропать подобные никому не нужные статейки. Договорились?
– Какие статейки, я вас не понимаю.
– Отлично ты меня понимаешь, просто забыл, но я могу тебе напомнить, швырнув на стол свежую газету, рассвирепел редактор. - Может быть, скажешь, что этот опус вышел не из-под твоего пера? Позор! Писать такой вздор, не имея реальных подтверждений. А я-то, как дурак, купился. Да еще и похвалил твоего Серова, такого же мазилку, как и ты. И подписались-то ведь как хитро - собственные корреспонденты. Собственные... Или ты хочешь, чтобы нас прикрыли?