Гончарова Г.Д.Средневековая история - 4. Изнанка королевского дворца
Шрифт:
Да, получатся сначала фельдшера, а не терапевты или педиатры.
Ну так это дело поправимое. Все равно замахиваться на все и сразу – это означает не получить ничего.
А хороший фельдшер... уж простите – было время, когда в селах никого, кроме фельдшеров и не было. И людей спасали, и резали, и шили, и роды принимали... даже хорошая медсестра лучше ‘специалиста’, который будет лезть в рану грязными руками или мазать родовой канал медом, чтобы ребенок вылез на сладкое.
Однозначно.
Докторусы были бешено
Лиля крутилась с утра до вечера. И так же каторжно работали все, кто был рядом с ней.
Едва царапнул сознание разговор с пастером Воплером.
– Дитя мое, неужели надо было быть такой жестокой?
– О чем вы, пастер?
– О том, как вы разобрались с этим несчастным эввиром. Хоть они и язычники – нужна ли такая жестокость?
Лиля покачала головой.
– Пастер, не обвиняйте меня. Он воровал. Не у меня, у короны. Что ему положено за это?
– за воровство у короны – смертная казнь с конфискацией имущества.
– Именно. А делал он это просто потому, что я – женщина. Я по рождению дура, которую умный эввир решил обвести вокруг пальца. И что? Он это от бедности сделал? От горя? У него дети плакали? Родители побирались?
– Нет?
– Нет, пастер. Он просто решил сделать на мне свой маленький бизнес. Поэтому мне пришлось... играть. Иначе и не скажешь.
– Это жестокая игра.
– А кто бы спорил? Мне пришлось говорить с королем, мне пришлось выяснять отношения с эввирами, мне пришлось присутствовать, когда ему рубили пальцы и выжигали клеймо, меня едва не стошнило! Я три дня есть не могла, как вспомню. Думаете, из-за любви к деньгам?
Пастер пожал плечами.
– Ошибаетесь. Моя бы воля – я бы никогда так не поступила. Но он был своего рода пробой пера. Если бы я позволила ему сейчас – потом мое дело разворовали бы на корню. Вот подумайте, пастер, Ативерна стает богаче, благодаря стеклу и кружеву, станет легче морякам, появятся новые рабочие места, я уж молчу про пользу для веры, про лечение больных... я не хочу отвлекаться от этого, чтобы раздать пинков каждому вору! Мне проще все оборвать в зародыше!
– Это гордыня, Лилиан...
– я знаю. И отвечу за свои грехи. Но у меня не было другого выхода.
– Не было – или вы его не увидели?
– Скорее второе.
– или не захотели увидеть?
– И это тоже вероятно.
– Возможно, был и иной путь? Без такой жестокости?
Лиля покачала головой.
– Пастер, мне это не доставило удовольствия. Но если понадобится – я каждому вору ноги оторву. Пока не поймут, что у меня воровать нельзя. И никак иначе. Жестоко? Мерзко? Гордыня?
Тысячу раз – да!
Только вот и выбора у меня нету...
Пастер
Да много всего.
– Альдонай простит вам. Он простит все. Он любит нас, что бы мы ни сделали. А вы себе простите этот грех?
Лиля решительно помотала головой.
– Это – не прощается. Я знаю.
– И все же...
– Я была с ним милосердна. Он жив. И деньги у него изъяли только ворованные. А то, что мне плохо... переживу. Всегда переживала.
Пастер вздохнул.
– Пусть Альдонай ведет тебя по жизни, Лилиан.
Лиля тоже сотворила знак Альдоная.
– Пусть над нами сияет солнце истины...
Истина, да...
Чего только стоил разговор с эввирами. Лиля довольно жестко объяснила, что это была первая и последняя проверка. Если еще раз кто-то посмеет – весело будет всей общине. Не просто весело, нет.
Им придется в срочном порядке налаживать бизнес по торговле макаронами на Вирме... ой!
Вот про макароны Лиля откровенно забыла. И про кучу других кулинарных рецептов... надо сразу сказать племяннику Хельке, чтобы предусматривал место под ресторан.
И радоваться, что СЭС, пожарные и прочие кровопийцы остались в двадцать первом веке.
Потому как польза от них есть. Но взяточничества... молчим о грустном.
Эввиры прониклись. Особенно Хельке, которому Лилиан популярно разъяснила, что после второй такой подставы без ее ведома – с ним будет беседовать не добрый Эрик, а злой король.
Авторитет у Эдоарда был. Больше проверок не проводилось.
О муже она и не вспоминала. И не вспомнила бы, если бы не Александр.
Фалион действительно сдружился с этой женщиной.
Приезжал, дарил подарки, разговаривал – после того нервного срыва он ощущал себя... словно пелена с глаз упала.
Да, сильная, умная, красивая... но женщина ведь!
А этого как раз никто и не замечает. Видят, как у боевого корабля, количество пушек. И никто не видит цвета парусов. Никто не осознает его красоты. И – хрупкости.
Да он и сам раньше ничего не видел.
Да, женщина. Знания, сила, ум, привычка повелевать...
Такие женщины оставляют след в истории. И в то же время...
Они несчастны. Потому что этакие железные девы. Холодные целеустремленные, выжегшие в себе все, ради того, чтобы сделать карьеру.
Воины, придворные...
Они – были. И история хранила упоминание о них. Сначала Фалион думал, что и Лилиан такая же. А потом...
Она обожала своего коня. Нежно любила падчерицу. Не родную дочь, нет! Хотя некоторые, вот как его мать, и родных-то детей не любят. Но ради падчерицы Лиля готова была сделать все возможное и невозможное. И Александр это видел.