Гони из сердца месть
Шрифт:
— Ты не хочешь вернуться на работу? — неожиданно для себя однажды спросил Гай, увидев Рамону сидящей в кресле-качалке и бесцельно смотрящей в потолок.
— На работу? — удивилась она. — Зачем?
— Развеялась бы немного.
— Снова в этот кулинарный журнал для тупых домохозяек?
— Но у тебя была там замечательная винная колонка. Я до сих пор помню, как здорово ты подала мое новое вино.
— Тебе больше не нужна реклама. Я работала в журнале только ради твоей фирмы.
— Я ценю, дорогая. — Гай подошел к жене, собираясь поцеловать, но Рамона увернулась, причем так резко, что Гай опешил. — Тебе не нравится, когда я тебя целую?
— Мне надоели эти бессмысленные нежности! — резко бросила она.
— А что тебе не надоело? — легким тоном спросил он, не слишком вдумываясь в то, что говорит.
Мысли Гая были заняты совсем другим — на бирже, кажется, вот-вот пойдет игра на повышение. А это обещает… Он не успел додумать до конца, как до него дошел смысл сказанных женой слов:
— Мне все надоело. И все надоели. Я сама себе надоела. Я ненавижу свое старушечье лицо. Я ненавижу свою шею. Руки. Мне незачем жить. Мне нечем жить…
— Но… я люблю тебя, — нашелся поначалу опешивший Гай. — Патрик любит тебя.
— Да. Ты любишь меня. Ты любишь свой бизнес. Ты любишь свой дом. Ты любишь своего сына. Все твое. — Она выпрямилась, глаза его горели. — В этом мире все принадлежит мужчинам. Мир мужчин. А все мы, кто не мужчины, можем служить лишь предметом любви. Мы не можем иметь в этой жизни то, что мы любим.
— Но… разве… ты ведь любишь меня? — Потом, не желая услышать что-то неприятное, Гай поправился: — Ты ведь любила меня?
— Да, но мне этого мало. — Она втянула воздух и снова откинулась в кресле. — Гай, я прожила на свете сорок лет. Я была придатком тебя, и это понятно. Так живут все. Но я ничего не сделала своего.
— Но Патрик…
— Мне этого мало. И потом, Патрику я уже не нужна. Кто я? Что я сделала на этом свете? Зачем сюда приходила? Если я завтра умру, ничего не изменится в этом мире.
Гай похолодел. Он никак не думал, что дело настолько серьезно.
— Но… подумай о нас… Мы, твои мужчины, мы любим тебя. Без тебя нам будет ужасно… плохо…
— Опять! Снова! Вам будет без меня плохо! А мне с вами плохо! Мне плохо со всем миром! Потому что в нем нет моего собственного места!
— Но у тебя прекрасный дом, сад…
— А мои мозги? Куда мне их девать?
— Но ты могла бы найти свое дело…
— Я находила его. Давно. Я его потеряла. Это были машины, техника! А я сидела в дурацком журнале и вела вонючую колонку о винах!
Рамона с силой оттолкнулась, кресло заходило ходуном. Гай испугался, что оно опрокинется. Рамона зарыдала.
Гай стоял не двигаясь, потом метнулся в кухню и принес воды.
— Выпей, Рамона.
— Уйди со своей водой. Я ничего не хочу.
То была первая крупная ссора между ними. Даже не ссора, это было обвинение, которое Гай в общем-то не принял на свой счет.
Ему нравилось, как сложилась их жизнь, он был уверен, что и Рамона счастлива. Она помогала ему, занималась сыном, домом, садом. Она ходила в гимнастический зал. Великолепно выглядела для своих лет. Прекрасно одевалась. Если честно, Гай никогда не относился всерьез к ее трепетной любви к технике, но не имел ничего против, когда она время от времени садилась за руль своего «порше» и ехала в гараж в Вакавилл, где стоял ее любимец, грузовик МЭК, и в очередной раз перебирала что-то в его огромном нутре. Эту машину подарил ей давным-давно Фрэнк, дед по отцу. Иногда Рамона «проветривала», как она выражалась, застоявшийся МЭК, делала кружок-другой по Вакавиллу.
— Знаешь, Гай, — сказала однажды Рамона мужу, — я охотно прогулялась бы на МЭКе в Мексику. Я загрузила бы текилу и мескаль, попробовала продвинуть их на наш рынок.
— Это смешно! — бросил он, занятый тяжбой с сестрой, которая вознамерилась отсудить у него подаренный дядей виноградник. — Мы не можем распыляться.
— Но я говорю не о нас, я говорю о себе. Я чувствую, что вот-вот до этого кто-то додумается. Сейчас в моде мачо, а эти настоящие мужчины скоро уже не захотят пить приевшиеся и оттого пресные для них напитки — джин, виски. Они захотят нечто… Это «нечто» я и смогу им предложить.
Гай рассмеялся.
— Ты ничего не понимаешь в бизнесе, моя милая блондинка.
— Но я никогда не была дурой! — сердито парировала Рамона.
— Дорогая, давай поговорим об этом после. После того как я выиграю процесс.
— Считай, ты уже выиграл его. — Она усмехнулась. — Ты всегда выигрываешь у женщин. Как всякий мужчина.
— Как я хотел бы согласиться с тобой не думая.
Она ничего не ответила.
Гай выиграл процесс, потому что все претензии сестры были безосновательными. Элен, напрасно потратившаяся на дорогого адвоката, с тех пор стала злейшим врагом брата.
— Это не последняя наша схватка, милый мой братец, — пообещала она ему после суда. — Я выдавлю тебя с американского рынка. Обещаю.
— Желаю удачи, — со смехом отозвался Гай.
А может быть, подумал он, расправляя галстук на груди и застегивая верхнюю пуговицу темно-синего пиджака, надо было разрешить Рамоне заняться своим бизнесом? Фрэнк держал свою винокурню, небольшую, он гнал мескаль для местного потребления. У него даже была своя распивочная, которую он торжественно называл рестораном.
В общем, конечно, Рамона, не так задумывала свою жизнь, когда ехала из Калифорнии учиться в Манчестер. Она собиралась сделать карьеру в фирме, которая занималась перевозками на самых мощных грузовиках в мире. Почему? Наверное, потому, что в детстве слышала от деда — если бы у него были такие грузовики, он мог бы заняться мескалем и текилой как следует, стать настоящим капиталистом.
Но кто в детстве не планирует свою жизнь так, словно она будет протекать в безвоздушном пространстве?