Гони из сердца месть
Шрифт:
— Да, ты всегда мог укрыться в своем прекрасном доме в Сакраменто от всех биржевых потрясений. Я понимаю.
— Ты помнишь тот год, когда произошел обвал на мировом рынке вина? Я был сам не свой, я думал, для меня все кончено, и только Рамона меня встряхнула как следует. Да-да, взяла за шкирку, как щенка, и встряхнула. Я думал тогда, что напрочь потерял нюх. Но я поднялся…
— А теперь, друг мой, вспомни свои ощущения. Ты хорошо знаешь, каково это, когда тебе не хочется ничего?
— Но у меня была на то причина! И какая! — воскликнул
— Думаю, Гай Гарнье, у тебя плоховато со зрением. Твой взгляд скользит по поверхности, не проникая внутрь. — Уильям покрутил погасшую трубку, которую вынул изо рта перед разговором.
— Ты что-то знаешь?
— Догадываюсь.
— У тебя есть основания для догадок?
— Вариантов не так уж много. Люди только думают, что сильно отличаются друг от друга. — Уильям вертел трубку. — Вот я смотрю на тебя. На тебе дорогой костюм. От Армани, верно? Значит, у тебя достаточно денег. Если бы ты сидел передо мной в дешевом костюме, я решил бы, что у тебя мало денег. Как просто, правда?
— Но душа человека — не костюм.
— Для профессионального взгляда — ничуть не сложнее увидеть, какой у души покрой. — Уильям поднес трубку к губам, но, вовремя вспомнив, что она погасла, снова опустил руку на колено.
— Что ты можешь сказать о Рамоне? Ты давно не видел ее…
— Гай, признайся, ты ведь не особенно задумывался в минувшие двадцать лет о том, всем ли довольна твоя жена? Ну спроси себя. Ты не сомневался, что Рамона должна быть довольна всем на свете, поскольку быть твоей женой — уже несказанное счастье. Вот ты только что упомянул, причем не без гордости, что она очень хорошо окончила технологический институт. Она стала специалистом по грузовым машинам, насколько я знаю. Отправляясь учиться столь неженскому делу в чужую страну, Рамона чего-то хотела особенного?
— Заблуждения ранней молодости, — фыркнул Гай. — Представь — Рамона и трейлер! Рамона и громадная железная глыба, например, МЭН или МЭК. Она собиралась торговать такими машинами, да еще с Восточной Европой! В годы холодной войны! Чистое безумие.
— Но почему-то Рамона этого хотела? — не унимался Уильям.
— Да потому что какая-то дальняя родственница Рамоны этим занималась. Она даже стала мэром крошечного городка под Лондоном и прославилась. Когда она умерла, то в мэрии ее имя выбили на стене золотыми буквами.
— Стало быть, твоя жена честолюбива.
— Но разве я не удовлетворил ее честолюбие? — Глаза Гая стали совершенно прозрачными от искреннего изумления, прозвучавшего в вопросе.
— Тебе предстоит поработать над собой, Гай Гарнье. — Уильям вздохнул. — В тебе слишком много мужской фанаберии. Кстати, а не ведешь ли дневник под названием «Я самый-самый», как это модно сейчас?
— А ты откуда знаешь?
— Ага, стало быть, ведешь.
— Ну… это просто так, ради шутки. Ты сам разве не убеждаешь пациентов завести тетрадь, в которой надо беспрестанно себя хвалить,
— Убеждаю. Советую и тебе продолжать в том же духе. А о Рамоне могу сказать одно: твоя жена слишком глубоко загнала свои истинные желания. Она давила их десятилетиями, но не смогла задавить, они слишком сильные, у них была прочная основа. Теперь они мучают ее.
— Но мне-то что делать?
Уильям молчал, подбирая наиболее убедительные слова.
— Изменить ее настроение может или сильное потрясение, или страстное увлечение делом, которому она отдастся без остатка.
— Потрясение? Ты имеешь в виду… если она, допустим, узнает… о моей интрижке?
— Нет, это мелко в ее ситуации. Это не потрясет ее, а лишь подтвердит подозрения в том, что все мужчины на это способны. Даже ее разлюбезный муж. Нужно нечто более сильное.
— Сообщение о моей смерти? — мрачно пошутил Гай, но в его голосе Уильям услышал волнение.
— Откровенно говоря, снова придется тебя огорчить. — Уильям покачал головой.
— Ты считаешь, я уже не нужен ей до такой степени?
— Сейчас ей не нужен даже сам мир, если в нем ей нет места. Того места, которое ей необходимо сейчас. Кстати, — вдруг оживился Уильям, — а не хочешь ли ты вовлечь ее в свой бизнес?
Гай откровенно расхохотался.
— Но Рамона совсем не деловая женщина. Ей этого не надо.
— А ты посмотри, сколько женщин в нашем клубе. — Уильям развел руками, призывая Гая оглядеть собравшихся. — Рамона Сталлер могла бы стать украшением нашего сообщества. Да, кстати, вон твоя сестрица. Элен Гарнье, — торжественно произнес он.
— С некоторых пор мы утратили родственные чувства.
— Обрати внимание, она не одна.
— А кто это с ней?
— Ты на самом деле не знаешь? — изумился Уильям. — Напрасно, Роже Гийом, модный скульптор, скоро может оказаться членом вашей семьи. Я имею в виду — большой семьи.
— Ах, Уильям, этой семьи уже нет.
— Ты не прав. Отношения между людьми переменчивы, они то лучше, то хуже. Кто знает, может быть, вы с Элен еще стиснете друг друга в объятиях.
— Если только она захочет меня задушить. — Гай усмехнулся.
— Ладно, пойдем к столу. Я не прочь съесть фуа-гра.
— Если от утиной печени хоть что-то осталось, — с сомнением сказал Гай, поднимаясь из кресла.
Глава шестая
Лизни, глотни, закуси
Рамона возвращалась в свой дом в Сакраменто. Городок находился всего в полутора часах езды по фривею от аэропорта в Окленде. Она ехала в такси, уставившись в окно, но, погруженная в себя, мало что замечала. Трава, деревья, небо — все сливалось во что-то голубовато-зеленого, ровного цвета. Названия на дорожных указателях скользили по этому фону, не задевая сознания.
Внезапно взгляд Рамоны выхватил крупную надпись: «Сакраменто», и тут же память услужливо подсказала, что Валеджо и Вакавилл они уже проскочили.