Гонимые и неизгнанные
Шрифт:
Вы сами их увидите, и они вам расскажут, как живут наши в Урике. Отец Петр пишет к вам сам и посылает вам в подарок Новый завет на немецком языке, а чтобы выдержать свой характер не последнего в свете чудака, прилагает ещё книжку под заглавием "почти духовное" - не знаю, где он выкапывает для вас этого рода книжки. Я пишу эти строки и хохочу воображая, как и вы с любовью к его добродушию посмеетесь над ними вместе со мною. Эти книжки уложены в ящике, который вместе с письмом передаст вам Прасковья Егоровна.
Все ваши знакомые
М.А. Фонвизину
28 июля
Вот уже завтра неделя, как мы с вами расстались, почтенный и любезный Михайла Александрович. Но ваше дружеское и родственное обращение, с которым вы меня принимали всегда, останется в памяти моего сердца. Особенно в последнее время, когда мы с вами более познакомились...
Брат все находится в том же положении - не слишком раздражительном, но говорит беспрестанно вздор и сильно желает, чтобы его выпустили. Но этого, кажется, долго нельзя будет сделать, ибо никак нельзя поручиться, чтобы он не стал опять делать того же, что он делал, а с другой стороны, и жизнь в этом доме его много расстраивает в уме, хотя несколько и смиряет его гордость. Великое это мне горе. Но видно, на одного Господа, как и во всем, должно возложить свое упование...
Н.Д. Фонвизиной
4 сентября
Я хотел было послать фасад Благовещенской церкви, который у меня уже для вас сделан, но рассудил лучше подождать вернейшей оказии. Сверх того вы получите и эту записку, вероятно, не прежде трех месяцев, тогда как все новости Красноярска будут старее старухи Шацкой, моей приятельницы.
Аннушка1 все так же мила, лепечет, но только не выговаривает слова, носится с какой-то табакерочной крышечкой, на которой нарисован генерал, и воображает, что это мой портрет. Если меня нет и спросят у нее: "Где Павел Сергеевич?" - она тотчас бежит и отыскивает крышечку от табакерки. Видите ли, что и я без вас стал похож на храброго генерала.
При этой шутке я вспомнил, как меня раз рассмешил Лунин, изображая вкус русских фабрикантов, что они на ситцах соединяют вместе петуха и храброго генерала Баговута.
Вот и вам горожу какой вздор, может быть, вы посмеетесь, а это иногда нехудо, особенно у кого бывает хандра. Я сам давно уже не смеялся. Вы же бывали, как я помню, не последняя хохотушка.
Поручаю себя вашим молитвам. Не забывайте человека, который беспрестанно о вас вспоминает и предан вам всею душою.
Н.Д. Фонвизиной
16 октября
26-го после обедни в памятный для меня день ваших именин у меня нечаянно собрались все-таки гости, которые вас сердечно любят: сестры Серапиона и Александра1 и отец Петр. Мы поговорили о вас и потужили, что вас нет с нами.
Благодарю вас, милая моя Наталья Дмитриевна, за дружеское расположение, с которым вы ко мне пишете. Можете быть уверены, что и я обоих вас люблю
Братнино положение также меня убивает - он все более расстраивается. От батюшки долго не имел известий. Но 16 числа имел... Он весьма грустит о нашем положении, но, кажется, не решается просить. Все это вместе... и внутреннее ослабление души так на меня действует, что я весьма расстроился духом.
Н.Д. Фонвизиной
30 сентября
После вас я получил письма от Катерины Ивановны2 и Евгения Петровича3. У них все по-старому - они ожидают конца своему сроку и каждый мечтает о месте нового жительства согласно со своими расположениями.
Здешние знакомые ваши все живы и здоровы, все вас помнят и жалеют, что вас здесь нет. Аннушка все так же мила и все так же меня любит - бегает из угла в угол и радуется, когда я приду. Я сделал ей красивую зеленую колясочку, и она беспрестанно просится в ней кататься. Батюшка с Николаем, вы знаете, любит её баловать; и сам катает её и бегает с нею по двору, а Заремка, которая меня всегда с визгом встречает как знакомого ей человека, тут же усаживается.
Теперь скажу вам о брате. Он, бедный, находится все в том же доме. Я к нему хожу почти аккуратно всякий день. У него один только теперь и разговор и направление мыслей - чтобы вырваться из этого ужасного дома.
Н.Д. Фонвизиной
29 октября
Письмо ваше от 5 сентября, милая Наталья Дмитриевна, я получил как драгоценный подарок на день Иоанна Богослова - храмовый праздник нашей Благовещенской церкви. Рано поутру, когда я ещё спал, слышу, кто-то стучит в дверь - отворяю, и можете себе вообразить, как я рад был увидеть знакомого мне казака, который провожал Анненковых...
...После самых близких родных, я ни с кем не имел случая так близко ознакомиться, и никто не оказывал мне столько дружеского, не заслуженного мною расположения и доверенности, как вы...
Я очень понимаю, как для вас отягчающе желание тобольских дам мучать вас своими церемонными знакомствами. Но что же делать, это какое-то общее ярмо, которое несут почти все люди, живущие в мире, и от которого трудно освободиться. Все на это жалуются и в свою очередь, в отношении других делают то же. А для нас это кажется такою казенною надобностию, что они и вообразить себе не могут, как можно без визитных знакомств обойтись, и не понимают, что человек иногда дал бы дорого за возможность сидеть с самим собою. Для прогнания скуки, а частию по необходимости содержать себя, при возвышающейся с каждым днем дороговизне по причине вторичного неурожая, я нанялся в чертежную к здешнему землемеру и рисую у него часов около пяти в день за 41 рубль в месяц. Это делается, однако, негласным образом чертежная нанимается во флигеле - и казенное жалованье будет выписываться на другое лицо, ибо нашего высокого чина говорить нельзя.