Гонки на выживание (Солдаты удачи - 2)
Шрифт:
– - Так я... могу ехать?
– - поднял голову Роберт Николаевич.
– - Мне действительно что-то... нехорошо...
– -А куда вам спешить?
– - улыбнулся Герман Григорьевич.
– - Поспешишь -людей насмешишь. Посидите, передохните, Я сейчас распоряжусь -- выпьем с вами кофейку с хорошим коньячком, а?
– - Он негромко рассмеялся.
– - Вернемся в кабинет.
Стенин почти не мог двигаться. С трудом сделав с десяток шагов по кабинету вице-премьера, он тяжело опустился в кресло, обитое черной кожей.
За высокими окнами кабинета садилось солнце. Его теплые огненные
Роберт Николаевич смотрел на закат. Клоков сидел в таком же кресле против солнца, и его почти не было видно за черным силуэтом высокой спинки с подголовником. За ним просматривался большой российский флаг у стены.
– - Пейте, пейте кофе, -- чуть иронично прозвучал его спокойный голос.
– -Да-да...
– - отозвался Роберт Николаевич, не притрагиваясь к дымящейся чашке.
– - Назвался груздем -- полезай в кузов... Хочешь кататься, люби и саночки возить.
– - Ах, бросьте!
– - решительно оборвал его Клоков.
– - Пропади пропадом эта народная мудрость, ибо цена ей -- грош!
– - А какая вообще чему-нибудь цена? Клоков опять засмеялся, вырвал из блокнота листок и, быстро написав что-то на нем, протянул Стенину. На листке значилась цифра: 3 000 000.
– - Долларов, -- как бы между делом сказал Клоков.
– - На мелкие расходы.
– - А-а...
– - усмехнулся Роберт Николаевич.
– - И, взяв из рук Клокова этот листок, зачеркнул пять нулей и показал ему.
– - Сребреников...
– - Чушь, чушь!
– - продолжал веселиться Клоков.
– - Совершеннейшая чушь! И вообще, к вашему сведению, дорогой мой, мы живем в постхристианскую эпоху.
– - Он снова взглянул на часы и пожал плечами.
– - Мы ждем чего-то?
– - спросил Роберт Николаевич.
– - Возможно, -- неопределенно протянул вице-премьер.
И тут негромко заверещал внутренний телефон. Клоков не спеша снял трубку.
– - Герман Григорьевич, возьмите, пожалуйста, шестую трубочку, -раздался по внутренней связи голос секретаря-референта Лапичева.
Клоков положил трубку и поднял другую. Несколько секунд он слушал молча, и вдруг лицо его исказилось.
– - Да как?! Когда? Как это могло случиться? Боже мой! Какая страшная весть! Хоть какие-то подробности известны? Да... да... да...
Он положил трубку и несколько секунд сидел молча, уперев взгляд в бумаги и папки докладов, лежащие на столе.
Наконец Клоков поднял глаза.
– - Полчаса назад на Можайском шоссе в автомобильной катастрофе погибли академик Черемисин и его дочь... Они куда-то очень спешили.
Глаза их встретились.
– - Постхристианская эпоха, -- очень тихо выговорил Стенин.
– - Постхристианская...
– - подтвердил Клоков.
* * *
Как и Боцману, за свою офицерскую жизнь Пастуху не раз приходилось бывать на аэродроме в Чкаловской, и потому он отлично знал все подходы к нему, помнил расположение всех КПП, строений штаба, штурманских и технических служб, подъездных путей и стоянок самолетов у ремонтной авиабазы и на линейке вдоль взлетной полосы. Знал он и другое: большой военный аэродром, центральный узел военно-транспортной авиации,
Весь этот день, куда бы ни заходили, они едва ли не поминутно проверялись -- нет ли наружки. Однако заметить погоню или слежку не смогли.
– - Что ж, -- сказал Пастух, когда они присели в рощице на пригорке, откуда, с расстояния примерно километр, открывалось летное поле, -- когда-то здесь нас два месяца днем и ночью и в любую погоду натаскивали брать живьем разную нечисть на борту воздушных судов. Придется на время изменить профиль.
– - Все замечательно, -- скептически прищурил глаз Боцман.
– - Все ты складно поешь, командир. Только у меня есть пара вопросов. Как нам забраться туда, за этот хилый штакетник? Это раз. Вопрос второй -- с этой высотки я вижу на стоянке аж два "Руслана". Какой из них наш?
Пастух не отозвался, задумчиво почесывая слегка обросшую щеку. Оба эти вопроса мучили и его самого.
– - Послушай, -- сказал Боцман, -- наш дядя Костя, конечно, мужик что надо, однако у меня чувство: нас в очередной раз подставили. А возможно, и его заодно с нами.
Пастух молчал. И Боцман продолжил:
– - Ни пропусков, ни документов, прикрытия-обеспечения -- ноль-ноль сотых... Как работать-то? Чего молчишь? Скажешь, я не прав?
Сощурив глаза, Пастух, не мигая, смотрел на два гигантских белых самолета на самой дальней стоянке у противоположного края аэродрома.
Их пузатые, почти семидесятиметровые фюзеляжи, казалось, возлежали брюхами прямо на траве.
– - Видишь ли, дорогой мой лейтенант Хохлов, если бы дядя Костя мог сделать все, о чем ты абсолютно справедливо тут говоришь, он нашел бы, наверное, сотню других ребят кроме нас. Однако он почему-то их не нашел. Значит, не так все просто. Значит, не мог иначе. А нам -- хотим мы того или нет -- надо подтверждать класс и оправдывать репутацию. В общем, думать надо, Боцман. Смотреть и думать. Как говорил мой ротный, "шевелить шариками".
* * *
Обшарпанная черная "Волга" Голубкова притормозила у Тушинского аэродрома. От того некогда знаменитого московского летного поля, где столько десятилетий устраивались авиационные праздники и каждый год восемнадцатого августа все звенело и содрогалось от оркестров, игравших "Все выше и выше, и вы-ыше!..", теперь не осталось почти ничего. Чуть ли не все поле было заставлено торговыми рядами: ларьками, киосками, магазинчиками, здесь шла ныне своя жизнь, такая далекая и чуждая всему, что было прежде. Тут царило и правило, утверждая себя, сугубо земное, а небесному был презрительно оставлен лишь убогий маленький уголок, где сиротливо ютились ветхие спортивные самолетики да несколько вертолетов с эмблемами прославленного когда-то Центрального аэроклуба и армейскими звездами.