Гонки на выживание
Шрифт:
Отец Андрей молчал, опустив голову, и глядел в пол. Потом поднял глаза.
— Нет вопроса трудней. Уверен ли, Сергий, что не служишь злу? Умеешь ли различить?
— Война всегда зло, — сказал Пастухов.
— Молись и веруй. Если веруешь всем сердцем, что не служишь злу, — ступай с миром. И повернулся к остальным.
— Подойдите ко мне и склоните свои главы… Отец Андрей осенил их наперсным священническим крестом.
— Помоги вам Бог.
Они поклонились, молча поставили свечи и тихо вышли из храма.
Шесть горящих
— Я уж думал, больше не увидимся, — с облегчением сказал Артист, когда они вышли из храма и приостановились во дворе у строеньица с надписью «Просфоры».Мы получили приказ срочно уходить, но сумеют ли предупредить вас — кто же знал?
Думал, сердце разорвется.
— Дядя Костя дозвонился? — спросил Пастух.
— Да нет, не он. Кто-то другой.
— Не понял… — повернулся к нему Док. — А ну, Семен, давай поточней. Кто, что и когда… — Погодите вы! — оборвал Пастух. — Все потом. Сейчас нам перво-наперво надо от палачей удрать. У нас свой приказ, у них — свой.
— Так, значит, все-таки приходили? — спросил Семен.
— Еще как приходили! — ответил Док. — Мы их видели. И ушли только чудом.
— Все было на острие ножа, — подтвердил Пастух. — Нас сейчас наверняка по всей Москве ищут-рыщут. Если они наши головы хозяину не принесут — им не жить.
Тут игра всерьез. Да и ставка немалая. Сваливать надо — туда, где нас точно не найдут.
— Может, в метро? — предложил Док.
— Отпадает, — покачал головой Артист. — Вы же еще не знаете. Колькину рожу сегодня ночью в «Дорожном патруле» демонстрировали. Как беглого психа. Наверняка фотки у каждого мента.
— А я-то думаю, чего это он имидж сменил, — засмеялся Пастух. — Просто неузнаваем!
— А с чего вы взяли, что они все-таки шли нас гробить? — спросил Хохлов.
— Знаешь, Митя, — прищурил глаз Док, — чем ты всегда был мне дорог?
Неистребимым оптимизмом. Только, дорогой мой оптимист, вот с такими инструментами, по-моему, на мирные переговоры не ходят. Лично я не пошел бы. — И Иван распахнул куртку, показав друзьям висящую под мышкой плоскую черную коробочку.
— А это что ж такое? — удивился Муха.
— Прошу заметить, — сказал Док, — лейтенант российского спецназа Олег Мухин понятия не имеет, что это за штучка. Симптоматично, не так ли? Показываю!
Демонстрация для несведущих… Одним движением Перегудов перевел защелку на черной стальной коробочке, и в доли секунды она раскрылась и распалась надвое буквой "г", открыв потайной ствол и превратившись в маленький пистолет-пулемет.
— Оружие двадцать первого века, — сказал Пастух. — Бесшумный автомат. Оружие сугубо секретное. Состоит на табеле только в спецслужбах.
— Так куда нам теперь деваться-то? — спросил Муха.
— Предложение такое, — сказал Боцман, — на первой же пристани садимся на
— Ну ладно, — усмехнулся Артист, — по морям, по волнам. Поехали!
Не обнаружив ничего опасного или подозрительного вокруг церкви, они сели в машину и покатили в сторону Кремля. Ехали по Москве и мысленно прощались с ней.
Обе рации, захваченные Пастухом ранним утром, были включены на постоянный прием, но, кроме шипения и потрескивания эфира, из них теперь не раздавалось ни звука — видимо, перешли на запасную волну.
Через час они уже плыли по реке на нижней палубе прогулочного теплохода «Москва‑17».
Для Германа Григорьевича Клокова не составило труда выяснить, что после того драматичного совещания в кабинете генерального конструктора НПО «Апогей», когда Черемисин ушел, хлопнув дверью, удрученный старик скрылся у себя на даче в академическом поселке и сидит там как сыч, прервав все связи с внешним миром.
Клоков поехал к нему сам, без шума и помпы, без большого кортежа, лишь с одной машиной охраны, в неприметной черной «Волге».
Он прихватил с собой только самого близкого помощника — старшего секретаря-референта аппарата Бориса Владимировича Лапичева, чрезвычайно способного тридцатидвухлетнего человека, который давно и прочно связал свою жизнь с делами и тайнами своего грозного шефа.
Водитель вел машину спокойно. Лапичев сидел сзади, рядом с шефом. Они работали вместе давно, почти десять лет. Плечом к плечу прошли через многие тяготы и испытания. Борис показал себя человеком не просто полезным, но действительно преданным и надежным, и Клоков часто советовался с ним по самым тонким, деликатным вопросам и ни разу не пожалел об этом. Лапичев всегда оказывался во всеоружии знаний, всегда находил нетривиальные решения, всегда был умнее и проницательнее врагов своего патрона, и его точные своевременные подсказки сыграли немалую роль в стремительном возвышении Германа Григорьевича.
— На наше счастье, — потягивая тонкую американскую сигарету, говорил Клоков, искоса поглядывая на своего собеседника, — старик мудр, но бесхитростен. Да, этакий мамонт канувших времен… — Классик! — откликнулся Борис. — С ним надо очень тонко, очень бережно… Главное — не пережать.
— Будь спокоен, Боря, или, как говорили наши учтивые предки, будьте благонадежны‑с.
На загородное шоссе спускался вечер, и машин было мало. Вот и знакомый поворот. Сколько раз приходилось Клокову проезжать здесь… За последние годы он перезнакомился едва ли не со всей академической элитой, так или иначе связанной с военно-промышленным комплексом, со всеми ведущими учеными и инженерами, работавшими на оборону.