Гонки на выживание
Шрифт:
Настроение было превосходным. Накануне утром ему доложили, что полностью отлаженный, испытанный и вновь разобранный двигатель подготовлен к транспортировке на космодром.
Он съездил в монтажный цех, чтобы самому лишний раз удостовериться, что все в порядке. Разделенный на три основные части — насосный блок, камеру сгорания с контурами охлаждения и жаропрочное сопло, — «РД‑018» теперь покоился в трех огромных контейнерах. Здесь уже были представители заказчика и сопровождающие груза. Роберт Николаевич поблагодарил всех инженеров и рабочих, принимавших участие в монтаже и подготовке изделия, и лишь убедившись, что контейнеры со всеми предосторожностями погрузили на железнодорожные платформы, с чистым сердцем вернулся к себе в кабинет.
Теперь двигателю предстоял дальний путь. Специальным поездом с усиленной охраной на аэродром в Кубинке, погрузка в самолет Ил-76 и доставка по воздуху на Байконур.
Неожиданно зазвонил телефон. На проводе был генерал Курцевский.
— Все в порядке, Владлен Иванович! — не без внутренней гордости бодро сообщил Стенин. — В девять утра наш «самовар» отправился по назначению.
— Да, я знаю, — сказал Курцевский. — Только вот какая штука, Роберт Николаевич… Мне сейчас сообщили из Кубинки, там у них какие-то неполадки с нашим «илом». Причем достаточно серьезные, что-то с гидравликой. Ремонт займет не менее пяти дней, — Ну, так в чем дело? — спросил Стенин. — «Самовар» под охраной, никуда он не денется.
— Все так, — усмехнулся генерал, — только мы тянуть с запуском никак не можем.
— Так что будем делать? — поинтересовался Стенин.
— Есть возможность использовать «Руслан». Только не из Кубинки, а из Чкаловской.
— Ну а какая разница? — не понял Роберт Николаевич. — Тут же, как говорится, что поп, что батька… — Вот именно, — сказал Курцевский. — Просто я считал своим долгом предупредить вас, что мы меняем схему доставки.
~ — Ну спасибо, что предупредили.
Они распрощались, и до середины дня Стенин не вспоминал об этом звонке. Но через несколько часов, непонятно почему, он ощутил вдруг необъяснимую тревогу.
Он вновь и вновь перебирал в памяти, восстанавливал каждое слово этого утреннего разговора и не мог понять, что, собственно, насторожило его, что встревожило.
Время шло, волнение не стихало, но лишь усиливалось. Он ходил по кабинету и наконец, кажется, понял: интонация! Сам голос Курцевского! Какое-то непонятное скрытое напряжение в нем. Отчего, почему? Может быть, просто показалось? Да и мало ли причин для каких-то переживаний у такого человека, как Курцевский.
Однако успокоиться не удавалось. Он связался с начальником аэродрома в Кубинке, с которым был давно и хорошо знаком, но тот ни о каких неполадках специального Ил-76 не знал. А к услышанному отнесся на удивление благодушно, утешив Стенина тем, что у всех «илов», как и у любой машины, где-нибудь что-нибудь маленько барахлит, однако же летают, не падают, драматизировать тут нечего.
— Уж как-нибудь довезут мои летуны вашу «керосинку», — заверил он. — На другом «иле».
— Да нет, — вздохнул Стенин. — У. нас тут кое-что изменилось. Повезут уже не ваши.
Все это было странно, и Роберт Николаевич, набравшись духу, решил позвонить Клокову. Но не успел он поднести руку к трубке, как своим особым сигналом басовито загудел телефон правительственной связи, еще с советским гербом на диске. Это был Клоков.
Поздоровавшись, он попросил генерального конструктора, отложив все дела, срочно приехать к нему в Москву для очень важного разговора.
— Просто удивительно! — воскликнул Стенин. — Своим звонком вы опередили меня буквально на несколько секунд. Тут, понимаете, в сущности, ерунда, конечно… — Что-то мне голос ваш не нравится, Роберт Николаевич. Что случилось?
Стенин вкратце изложил ситуацию и причину своей непонятной тревоги.
— Да бросьте вы! — засмеялся Герман Григорьевич. — Какая, в конце концов, разница? Чкаловская так Чкаловская. Груз под охраной. Военные теперь его фактические хозяева, пусть везут как хотят. А вы садитесь в машину и приезжайте.
День уже кончался, но срочный вызов одного из первых лиц в правительстве, по сути, был приказом, а после того разговора тет-а-тет в кабинете у Клокова — и подавно. Хотел того Стенин или не хотел, в глубине души он прекрасно понимал: все, что пришло к нему, все, чем он обладал теперь, напрямую связано с тем разговором, когда, сумев не назвать кошку кошкой, они заключили с Клоковым тайный сепаратный договор, основным условием которого должна была стать его, Стенина, абсолютная преданность.
Быть обязанным, быть зависимым — разумеется, радости в этом было мало. Но было и еще нечто, что сделало их с Клоковым не просто партнерами, союзниками и соратниками, но и… соучастниками. Их связывали теперь не только деловые отношения. Их связал Черемисин, его судьба низверженного патриарха, отправленного ими на покой.
Да, они не назвали тогда кошку кошкой, и тем не менее кошки скребли на душе у Стенина. Он не хотел чувствовать себя предателем, интриганом, но дело было сделано. Единственное, чем он пытался утешить и уговорить себя, — это то, что их руками был исполнен закон жизни, непреложный закон диалектики.
Они завершали уже четвертый или пятый круг по реке на борту теплоходика «Москва‑17», когда к ним в нижний салон спустился капитан.
— Ну, как вы тут? Еще долго будете?
— Можем доплатить, — сказал Артист.
— Я-то не возражаю, — блеснул глазами капитан.
— Ну что ж, алаверды, — кивнул Пастух и протянул ему еще сотенную.
— Ну так вот, — сказал капитан, пряча купюру. — Я чего заглянул… Прошла радиограмма по всем судам. Менты досматривать будут на всех пристанях и дебаркадерах. Так что, если что… соображайте сами.
— То-то ты мне сразу понравился, капитан, — серьезно сказал Пастух. — Может, где-нибудь высадишь нас?
— Не имею права. Категорически запрещено. Да и негде.
Он повернулся и пошел к трапу. Уже поднявшись на несколько ступенек, обернулся:
— Ближайшая пристань — Ленинские горы. Там народу будет навалом. Запущу к вам в салон… И потом, может, этих, фараонов, еще не будет?
— Слушай, кэп, — сказал Пастух, — такие досмотры часто бывают?
— Случается. Если тревога по всему городу. Когда большая облава, крутых ловят… Ну давайте, подходим. Сейчас швартовка будет.