Гопак для президента(Аполитичный детектив)
Шрифт:
С ослепительной искусственной улыбкой ретростарушка осведомилась на прекрасном английском:
— Я могу вам чем-нибудь помочь?
Денис слегка растерялся, потому что старушенция никак не укладывалась в схему похищений и угроз, но столь же вежливо ответил:
— Честно говоря, не знаю… Я Денис Гребски, мне сказали, что меня ждут по этому адресу сегодня в любое время…
— Да-да, конечно! — уже по-русски воскликнула женщина, всем своим видом изображая радость прямо-таки неописуемую. — Меня предупредили, что вы должны приехать…
— И?.. — вопросительно протянул Денис, добавив не очень вежливо: — Дальше-то что?
— Кофе? Чай? Пепси? Сок?
Не замечая его грубости, старушка продолжала излучать рафинированный восторг.
Денис досадливо отмахнулся, не особенно понимая, что же происходит. Если старуха представляет интересы похитителей Татьяны — это одно. А если она понятия не имеет о цели его визита и просто исполняет данное ей поручение — это другое. Решив, что все равно ему сейчас не разобраться, произнес:
— Нет, спасибо… Если вас не затруднит, передайте, что я уже здесь…
— Я вас провожу, — вновь демонстрируя достижения современной стоматологии, сказала старушка и указала в сторону коридора, откуда появилась несколькими минутами раньше. — Пожалуйста… Проходите, вас ожидают…
Помедлив, Денис Гребски шагнул на паркетный пол коридора.
— Прямо, пожалуйста, — коснувшись его руки, сказала провожающая, — а потом налево…
Глава 11
Голова разлетелась на множество маленьких кусочков, и каждый из них вопил от боли, перекликаясь с собратьями. От их неорганизованных воплей тысячи мельчайших иголок пульсировали в мозгу, барабанным боем отдавались в ушах. Денис поморщился, попытался прикоснуться рукой к наиболее страдающему от иголок затылку, но понял, что сделать это не удастся: у него связаны руки.
— Вот же… — проговорил он досадливо, пытаясь собрать в кучку рассыпающиеся, как в калейдоскопе, мысли.
Коридор, старушка…
Темнота.
Все попытки вспомнить еще что-нибудь результатов не дали.
Денис с трудом приоткрыл глаза, и перед ним, в неприятной близости от лица, замаячила ухмыляющаяся веснушчатая круглая морда. Белесые ресницы, нос картошкой, губастый рот, гнилостная вонь изо рта.
— Очухался! — не то констатируя, не то сообщая кому-то, кого Денису видно не было, радостно воскликнул веснушчатый альбинос. И, глядя на Дениса, добавил: — Ты, фраерок, не дергайся, чтобы больно не было…
Не без труда сориентировавшись в пространстве, Денис понял, что связан по руками и ногам и помещен в глубокое кожаное кресло и что кроме него и белобрысого в слабо освещенной комнате находятся как минимум еще два человека. Они сопели где-то за спиной.
Сдерживая тошноту, Гребски облизнул пересохшие губы:
— Так я и не дергаюсь… И не дергался…
— А то! — гоготнул парень, обдавая Дениса перегаром. Отстранился, повернувшись к невидимым собеседникам, попросил: — Окно откройте, чтобы фраерок опять не сомлел…
Денис не знал, сколько времени прошло с момента его появления в офисе риелторской фирмы. Чтобы не мучить себя ненужными загадками, спросил:
— Сколько сейчас времени?
И вызвал новый взрыв веселья у белобрысого:
— Ну, блин! Ты еще спроси, какой сегодня день и месяц! Классно тебя баба Фира приложила…
Да уж, действительно. Ну никак нельзя было предположить, что божий одуванчик способен на этакое подлое коварство. С другой стороны, если совсем уж терять веру в человечество, то скоро и мимо младенца в коляске будет страшно пройти — вдруг стрельнет из припрятанного в подгузнике автомата или еще какую пакость учинит.
Из распахнутого окна повеяло ночной свежестью, донесся мерный рокот океанского прибоя. Вот так-так… В Купертино, где Денис повстречался с подлой старухой, с шумом прибоя были проблемы. Далековато оттуда до океана.
Не надо быть большим мыслителем, чтобы сообразить, что его чем-то отключили, судя по всему, какой-то медицинской гадостью, а потом перевезли в это укромное местечко на берегу океана.
— Какой сегодня день? — вежливо поинтересовался он. — Может, развяжете да попить чего дадите… Башка трещит, а нам еще разговаривать надо…
Белобрысый, бывший тут, вероятно, за главного, скомандовал:
— Рома, развяжи фраерка… Сема, дай ему воды!
Указанные действия были сноровисто произведены двумя мордоворотами, словно на одной ферме с альбиносом взращенными. Альбинос наблюдал за процедурой развязывания узника, сидя на краешке стола и небрежно поигрывая револьвером.
Его, Дениса Гребски, револьвером.
— Меня можешь Кабаном звать, — сообщил он, шутливо прицеливаясь в Дениса.
Денис пожал плечами, встряхнул затекшие руки:
— Неудобно как-то… Кабан… Свинского же рода…
Альбинос подозрительно прищурился, пытаясь разглядеть на лице пленника хотя бы тень улыбки.
— Шуткуешь, фраерок… Ну да ладно, че тебе делать-то остается. Шуткуй, пока шуткуется…
Ну и на том спасибо. Трудно придумать более скверную во всех отношениях ситуацию, чем та, в которой пребывал Денис. Один против троих здоровых противников да еще с жуткой головной болью. И непонятно, знает ли бывший опер о том, что Денис помимо своей воли покинул негостеприимный офис риелторов.
— И то правда, — согласился Денис. Выпив банку выданной Семой содовой, вытер губы рукой: — Чего делать-то будем? Ты же звал, так ты и начинай.
Кабан продолжал крутить в руках револьвер. Выждав, Денис кашлянул, напоминая о своей скромной персоне:
— Ну так что?
— Ствол у тебя хороший, серьезный ствол, — не глядя на Дениса, сообщил Кабан. — И зачем фраеру такой ствол?
Револьвер был предметом гордости Гребски. Он подарил его себе на день рождения. Когда Гребски, как и большинство мужчин, питавший пристрастие к оружию, выбрал в магазине шестизарядный «Смит-и-Вессон» тридцать восьмого калибра с легкой спусковой системой и сбалансированной конструкцией, продавец одобрительно сказал: «Друг шерифа, замечательный выбор, сэр!»