Гора Орлиная
Шрифт:
Опустив трубку, уперся руками в стол и закачался на задних ножках стула.
Перестав качаться, заметил, что у него, кажется, впервые в жизни вспотели руки. Он вытер их платком и с особенно острым ощущением подумал о страданиях Нади. То, что Надя страдает или должна страдать, он почему-то раньше забывал. Задумавшись, он отвел глаза от окна и посмотрел упорным взглядом на телефон. И телефон зазвонил.
— Да! — крикнул Николай.
— Еще дома? — раздался голос старого мастера.
— Жду вот, жду…
— А я справиться
Прошло неизвестно сколько времени.
Раздался стук в дверь. Быстро, словно они бежали всю дорогу, в комнату вошли Наташа и Филька.
— Я же тебе говорил — нечего спешить.
— И хорошо, что поспешили, а то могли бы не застать, — ответила Наташа. — Что, еще ничего не знаете?
— Терпеливо жду.
— А вы гостинец приготовили?
Николай даже испугался.
— Забыл! Постой-ка я добегу до углового магазина. А вы смотрите, звонка не прозевайте. Я быстро.
— Я еще успею так-то вот помотаться. Как ты думаешь? — спросил Филька, когда Николай выбежал из комнаты.
— Дурень ты, вот что! — ответила Наташа и стала рассматривать детскую коляску, распашонки, заметила на тумбочке пустышку, между прочим, глянула в зеркало.
— А все-таки они позаботились, — проговорила она.
— Заботиться всегда надо заранее.
Филька говорил с шутливой серьезностью, и Наташа снова назвала его дуралеем, но тут же и поцеловала его, растрепала ему ершистые волосы, отступила, чтобы лучше оглядеть, и в это время раздался телефонный звонок.
— Да, квартира Леоновых… Слушаю. Он скоро придет. А что? Мы как раз ждали… Счастливо? Вот хорошо! А кто? Девочка? Придет, придет он сейчас, только на минутку вышел.
Наташа посмотрела на Фильку.
— Девочка! — сказал он и выразительно выпятил нижнюю губу. — Расстроится начальник…
Вошел Николай.
— Звонили?
— Звонили…
— Кто родился?
— Ребенок… — уклончиво ответил Филька.
— Да, да, поздравляем вас с рождением ребенка! — торопливо заговорила Наташа.
— Да кто же родился? — спросил Николай, роняя покупки.
— Вы знаете, в трубке был такой шум, что я не расслышала, а переспросить не успела. Вы бегите, сейчас же бегите. Просили прийти, принести чего-нибудь…
— Не расслышала? Как же так? — недоумевал Николай.
— Бегите, — повторяла Наташа. Она подошла к окну и сказала: — Как раз трамвай подходит.
Николай бросился из комнаты.
Ловко вскочил он в трамвай, который на этот раз двигался очень медленно, хотя почему-то парнишка, пытавшийся вскочить на подножку вагона при повороте, не успел. «Странно, почему не успел?» — все думал Николай, не замечая, как в вагоне дребезжат стекла.
Троллейбус не заставил себя долго ждать, хотя шел тоже очень медленно, нескончаемо долго добирался до тополиной аллейки, но все же добрался.
Николай пошел по этой аллейке довольно быстро,
Ему открыли, он назвал себя и хотел пройти вместе с дежурной сестрой.
— Вам нельзя, папаша.
«Папаша! — мелькнуло у него в голове. — Ах да, в самом деле, ведь я теперь папаша!»
— Почему же нельзя? — спросил он как будто с огорчением, в то время как был рад, потому что боялся встретиться с Надей именно сейчас, не зная, что надо говорить в такую минуту. Но, оказывается, просто нельзя!
— А кто родился? Почему не говорите?
— Как же это не говорим? Ведь сказали же по телефону, что девочка.
— Девочка? Хорошо, — проговорил Николай, но так, что сестра поняла: ждал сына.
— Дочка спит сейчас, а жену вы можете посмотреть. Пройдите налево вдоль стены, третье окно от крыльца. Посмотрите. А посылочку давайте сюда.
Николай уже забыл о своих свертках. Он неловко передал их сестре, а сам спрыгнул с крыльца и побежал к третьему окну. Николай вспомнил это окно. На мгновение потемнел день. Он испугался этого затмения, сжал кулаки до боли и постарался уверить себя: это было другое окно, где-то далеко, совсем не здесь…
Окно оказалось довольно высоко над землей. Но потому, что нижний косяк его был захватан многими руками, а внизу, на выступе фундамента, заметен был след от многих ног — небольшая выемка в цементе, Николай понял, как надо действовать: быстро поставил в нее ногу и, подпрыгнув, ухватился за косяк.
Он не думал, что увидит так близко лицо Нади.
Николай даже отпрянул от окна. Лицо Нади было незнакомо-бледно, но все же с улыбкой. Она кивнула ему и что-то сказала, но слов он не расслышал и подумал, что ему будет трудно о чем-либо говорить, и сказал очень громко:
— Здравствуй, Надя! — и потом тихо: — Милая… — И снова громко: — Как себя чувствуешь? Я люблю тебя! Ты слышишь?
Она недоуменно, растерянно улыбалась, шевелила губами.
Он не мог ничего разобрать, но не спрашивал, боясь, что ей будет трудно напрягаться, потом почему-то сказал:
— Это ничего, что девочка, ничего…
В окне показалась дежурная сестра и махнула Николаю. Он понял, что свидание кончилось, и спрыгнул на траву.
Только тут, еще раз вспомнив бескровное лицо Нади, незнакомое, но все-таки с тем любимым локоном, с тем же темным пятнышком миловидности, он почувствовал в глазах своих слезы, постоял в раздумье, глянул на яркое небо и пошел в сторону завода. Вскоре он был уже на одном из склонов Орлиной горы и увидел сразу весь город, с громадными сооружениями, с молодыми деревьями и понял, что вся его жизнь, все лучшее, что было у него в жизни, связано с этим городом. Он торопливо побежал вниз, к троллейбусу, стараясь скорее попасть на заводскую улицу.