Горбун
Шрифт:
– Ты несправедлив! – с укором произнес Гонзаго. – Разве я хлопочу для себя?
Наперсники принца застыли в подобострастном восторге, готовые упасть перед своим кумиром на колени. Шаверни молчал.
– Ах, господа, до чего же очаровательный ребенок наш юный король. Он всех вас знает по именам и при нашей встрече всякий раз расспрашивает о ваших делах. В королевской спальне кроме его величества было четверо: его высочество регент со своей матерью мадам Палатин, гувернер короля Флери и я. Когда юный Луи поднял свои прекрасные, как лепестки розы, веки, всем нам почудилось, что взошла аврора.
– Аврора с розовыми пальчиками …? – не унимался неисправимый Шаверни. Остальные бросали на маркиза уничтожающие взгляды. Была бы воля, они побили бы его камнями.
– Юный король, – продолжал Гонзаго, – протянул руку к его высочеству регенту; потом, заметив меня, сказал: «Доброе утро, принц, вчера я вас видел во дворце в окружении друзей. Будет хорошо, если вы отдадите ко мне на службу мсьё де Жирона. Он блистательный дворянин».
Жирон с признательностью прижал ладонь к груди. Остальные напряженно застыли, покусывая губы.
– «Мне также нравится мсьё де Носе. – Гонзаго продолжал цитировать слова его величества. – А этот мсьё де Сальдань, ей – богу, лучший воин, из всех, что я знаю».
– К чему говорить о Сальдане? – шепнул на ухо принцу Шаверни. – Ведь его сейчас здесь нет.
И действительно, со вчерашнего меня никто не встречал ни барона де Сальданя, ни шевалье де Фаёнца. Не обратив внимания на замечание Шаверни Гонзаго продолжа:
– Потом его величество говорил мне о вас, Монтобер, о вас Шуази, и о других.
– А удостоил ли его величество своим августейшим вниманием благородного мсьё де Пейроля? – опять вставил юный маркиз.
– Его величество, – холодно отозвался Гонзаго, – удостоил вниманием всех, кроме вас.
– Вот – незадача! – огорчился Шаверни. – Впрочем, нет худа без добра, – это меня немного воспитает.
– При дворе известно о ваших финансовых операциях, Ориоль, – продолжал Гонзаго. – «Ваш Ориоль, – сказал мне с улыбкой король, – говорят, скоро сделаться богаче меня!»
– Какой ум! Какого блистательного короля посылает нам судьба! – раздались восторженные крики.
– Но, – продолжал с многозначительной улыбкой Гонзаго, – мой визит к его величеству не ограничился одними разговорами. Есть результаты и посущественнее. Сообщаю вам Альбрет, что ваша концессия на разработку рудников в ближайшее время по указу регента будет подписана.
– Отныне ради вас я готов на все, принц! – воскликнул счастливый Альберт.
– Ориоль, – вел дальше принц, – вам обещан дворянский титул. Можете заказать себе герб. В качестве эмблемы вам дозволено взять чулок.
И без того круглый откупщик покраснел, надулся еще больше и от радости едва не упал в обморок.
– Ориоль! – заметил Шаверни. – Теперь ты – кум королю. Правда, случилось это после того, как ты успел породниться с улицей Сен Дени. Я придумал, как должен выглядеть твой герб: на золотом фоне изящный горельеф, изображающий ажурные чулки. Два дамских, – по бокам, один – мужской – посредине, сверху ночной чепец и над всем – девиз: «Приятное с полезным».
Все, кроме Ориоля и Гонзаго засмеялись. Ориоль появился на свет в трикотажной лавке на углу улиц Моконсей и Сен Дени. Если бы Шаверни приберег свою шутку до ужина, его ожидал бы потрясающий успех.
– Вам назначен пенсион, Навай, – сообщил Гонзаго, принявший сегодня образ воплощенного благодеяния. – Монитобер, вы получите диплом бакалавра; Носе, с завтрашнего меня вы будете ездить в собственной именной карете, Жирон, о том, что мне удалось выхлопотать для вас, я вам сообщу наедине.
Жирон заранее был благодарен. Гонзаго неустанно налево и направо расточал милости, которые ему ничего не стоили. Никто не был забыт, даже немецкий барон Батц.
– Поди – ка сюда, маркиз! – принц обратился, наконец, к Шаверни.
– Я? – удивился тот.
– Да, да, ты, капризный мальчик.
– Кузен, я уже предчувствую приговор, – продолжал дурачиться маркиз. – Наверное, меня приказано посадить на хлеб и воду. Просто беда, ведь я так люблю шампанское и сладкие рогалики. Однако, что поделаешь, видимо заслужил.
– Гувернер короля мсьё де Флёри присутствовал во время пробуждения его величества, – сказал Гонзаго.
– Разумеется, – ответил маркиз, – такова его обязанность.
– Мсьё де Флёри был суров.
– Это его профессия.
– Мсьё де Флёри, увы, наслышан о твоих похождениях у Фёйантинов с мадемуазель де Клермон.
– Ай-ай-ай, – сказал Навай.
– Ай-ай-ай, – повторили за ним Ориоль и остальные.
– И тебе удалось выхлопотать отмену моей ссылки из Парижа, кузен? Что же, премного благодарю.
– Речь шла не о ссылке, маркиз.
– Тогда, о чем же?
– О Бастилии.
– И ты меня избавил от Бастилии. В таком случае благодарю вдвойне.
– Я сделал для тебя больше.
– Еще больше? Может быть тебе угодно, чтобы я сейчас распростерся перед тобой ниц? Я не против, если хочешь.
– Твоя земля в Шаней при прежнем короле была конфискована?
– Да. По Нанскому эдикту.
– Она приносила большой доход, – эта земля в Шаней, не так ли?
– 20 000 экю в год, кузен. Я был вы готов продаться всем чертям за вдвое меньшую сумму.
– Твоя земля в Шаней будет возвращена.
– Это правда? – воскликнул маркиз и, протянув к принцу руку, прибавил с пугающей серьезностью: