Горбун
Шрифт:
– Я говорю совершенно серьезно, донья Круц. Самое большое, через час вы должны быть готовы.
Донья Круц посмотрелась в зеркало, опять рассмеялась, затем, внезапно прекратила смех и, вспыхнув, как рождественная хлопушка, звонко прокричал:
– Анжелика! Жюстина! Мадам Ланглуа! До чего же неповоротливы эти француженки!
Донья Круц сердилась на служанок за то, что те не появились раньше, чем она их позвала!
– Мадам Ланглуа! Жюстина! Анжелика!
– Не нервничайте мадемуазель, – заметил флегматичный фактотум. – Им нужно несколько секунд, чтобы добежать.
– Можете идти! – щебетала донья Круц. – Вы исполнили поручение. Я приду одна.
– Нет, я буду вас сопровождать, – уточнил Пейроль.
– Какая жалость! Святая Мария! – вздохнула донья Круц. – Если бы вы знали, как вы мне надоели, любезный мсьё де Пейроль.
В этот момент в будуаре появились мадам Ланглуа, Анжелика и Жюстина, – три служивших здесь горничными парижанки. Донья Круц уже успела о них позабыть.
– Я не желаю, слышите, мсьё де Пейроль, не желаю, чтобы эти двое оставались ночью в моем доме! Я их боюсь!
Она говорила о Фаёнца и Сальдане.
– Так угодно монсиньору, – пояснил управляющий.
– Разве я рабыня? – опять вспылила девушка. От гнева на ее щеках появился румянец. – Разве я просила меня сюда привозить? Если я узница, то оставите за мной по крайней мере право выбрать тюремщиков. Пообещайте, что больше я не увижу этих стражников! Пообещайте, иначе не пойду во дворец!
Старшая горничная мадам Ланглуа тихо подошла к Пейролю и что-то прошептала ему на ухо. И без того бледное лицо фактотума побелело, как у покойника.
– Вы уже их видели? – спросил он дрожащим голосом.
– Видела, – ответила горничная крикнул.
– Когда?
– Только что. Их недавно обоих нашли.
– Где?
– На улице, в траве у ограды, – шагах в десяти от садовой калитки.
– Я не люблю, когда при мне шепчутся! – возмутилась донья Круц.
– Прошло прощения, барышня, – отозвался управляющий. – Могу вас заверить, что этих двух стражников вы больше не увидите.
– Давайте же поскорее одеваться! – приказала горничным юная госпожа.
– Вчера поздно вечером они вдвоем ненадолго покинули сад, чтобы поужинать в ресторане; в том, что в начале улицы Сен Дени, – рассказывала мадам Ланглуа Пейролю, провожая его по лестнице. – Свободный от службы Сальдань, после ужина видимо решил проводить до сада Фаёнцу, которому предстояло вести нести караул. Внезапно мы услышали с улицы звон клинков.
– Да. Донья Круц мне об этом говорила, – пробормотал Пейроль.
– Шум продолжался недолго, – рассказывала дальше горничная. – Вскоре все стихло. И вот сейчас, минут десять назад выбежавший за провизией поваренок Анри наткнулся на два трупа. Он вернулся, заикаясь от страха, все рассказал мажордому, и тот, опознав покойных, велел их перетащить в сад.
– Ланглуа! Ланглуа! – позвала в этот момент горничную прекрасная узница.
– Идите прямо, мсьё де Пейроль. Они там под деревом.
Указав управляющему место, старшая горничная вернулась в будуар, и все три камеристки начали облачать донью Круц в праздничный наряд. Девушка, не отрываясь, гляделась в зеркало, и ее лицо расцветало довольной улыбкой.
– Наконец-то, – проносилось в ее сознании, – принц надумал сдержать обещание. Наконец я своими глазами увижу Париж, о котором мне так много говорили, и в котором я пока знаю только этот нарядный скучный дом с таким же тоскливым садом.
В радостном порыве она вырвалась из рук одевальщиц и весело закружилась по комнате.
Пейроль, оставшись один, прошел в глубину сада. Там под старым вязом на куче сухих листьев укрытые плащами лежали два тела. Дрожа, Пейроль приподнял один плащ, потом второй. Под первым оказался Фаёнца, под вторым – Сальдань. У обоих во лбу, точно посредине зияли отверстия. Не в силах унять дробь собственных зубов, Пейроль отпустил конец плаща.
Глава 6. Донья Круц
Столь трогательная, сколь, увы, и банальная история о судьбе бедной сиротки, в раннем детстве покинутой матерью герцогиней и воспитанной шотландскими джипси, калабрийскими цингари, рейнскими ромами, испанскими гитанами или венгерскими цыганами, – тема, которую не удалось обойти ни одному романисту. Мы не знанием и не станем утруждаться домыслами, была ли донья Круц украденная герцогиня или истинное дитя богемы. Известно лишь то, что все предыдущую жизнь она провела в среде испанских гитан, – скитаясь с ними из города в город из поселка в деревню, за несколько марведи развлекая народ танцами на площадях. Упомянем и о том, как она оставила это вольное, но малоприбыльное занятие, и оказалась в Париже в особнячке мсьё де Гонзаго.
Через полчаса после того, как с помощью камеристок был закончен туалет, мы ее увидели в его спальне.
– Где Пейроль? – была его первая фраза. – Разве он вас не проводил?
– Ваш Пейроль, – ответила девушка, – за время, когда я одевалась к выходу, умудрился потерять дар речи. Пока я занималась прической, он вышел прогуляться в сад и вскоре вернулся. Пресвятая Дева! Он выглядел так, будто его поразил гром небесный: лицо белее мела, челюсть трясется, безумные глаза рыщут по сторонам, будто кого-то высматривают. Потом ему сделалось дурно, и он едва не упал на паркет. Мадам Ланглуа протянула ему мензурку с каплями красавки, но он при их виде скривился и, сказав что лучше выпьет бокал бургундского, направился в буфетную. Я поняла, что от такого провожатого толку мало; когда всем было не до меня, улизнула из комнаты и отправилась к вам одна, без конвоя. Может быть, он заболел и заразен. Однако, монсиньор, – прервала свой рассказ девушка. – Вы меня пригласили ведь, не для разговоров о вашем Пейроле. Не так ли?
– О, нет, – ответил Гонзаго, искусно скрывая за улыбкой тревогу, вызванную известием о внезапном недомогании управляющего, – вовсе не для этого.
– Тогда для чего? Скорее говорите! Не мучайте меня!
Гонзаго в раздумье пристально ее изучал: «Как же долго я искал; вряд ли можно найти что-нибудь лучшее. Право же, она действительно на нее похожа. Я не ошибся».
– Ну, говорите же, говорите, наконец! – с нетерпением настаивала донья Круц.
– Присядьте, милое дитя! – Гонзаго все еще собирался с мыслями.