Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)
Шрифт:
Однако пришел и ее черед: после проведения мер по деклассированию обедневшей шляхты российские власти к 1850 г. взялись и за богатую верхушку польского дворянства, предприняв шаги по ее интеграции в жизнь российского общества. Как ясно из материалов проводившегося властями обследования, уровень образования и профессиональной подготовки этой группы был очень низким и не способствовал выбору занятий. Это объясняет царившее внутри этого слоя разложение, консервативный застой, поддерживаемый высокими ценами на зерно. Единственную ценность для этой группы представляли родовые гербы, единственным ее занятием были кутежи и варварские развлечения (балагурство). Лишь Ю. Крашевскому удалось в литературной форме раскрыть характер этого явления.
Все еще
Естественно, подобное поведение было самообманом, обусловленным стремлением к званиям и почестям, а также склонностью богатой шляхты к компромиссам. Начиная с 1831 г. дворянские собрания (бывшие сеймики) постепенно стали орудием в руках министра внутренних дел. Представители польского дворянства были вынуждены принимать участие в установлении меры вины и в осуждении участников восстания 1830 – 1831 гг.; они должны были проводить деклассирование шляхты; становиться опекунами и финансировать русифицированные учебные заведения; поставлять крепостных на военную службу и т.п.
Лишь небольшая группа землевладельцев, имевших более сотни душ и сохранявших верность трону, имела право, как было показано, принимать участие в дворянских собраниях, что, в свою очередь, гарантировало служебные привилегии и престиж. Однако «коллаборационисты» в скором времени попали в собственную ловушку. Несмотря на то что власти им позволяли занимать «должности» в шляхетских институтах власти, сохранявшаяся видимость автономии этих институтов будет ликвидирована при Бибикове: в 1840 г. был упразднен Литовский статут, что привело к почти полной замене шляхетского правосудия (скомпрометировавшего себя при рассмотрении крестьянских дел) правосудием царским.
Те представители польской шляхты, кто хотел сохранить за собой «выборные» должности, еще в большей степени привязывались к ним, не желая уступать их русским. Они соглашались на назначения (как таковые выборы были фикцией, их результаты часто аннулировались) и на все более унизительное проявление верности и подчинения властям. После смерти Николая I польское дворянство какое-то время верило, что Петербург вернет ему хотя бы часть потерянных прав. На имя нового царя были направлены адреса из Подольской губернии (1859 г.) с прошением об открытии народных школ, из Киевской (1860 г.) – об обучении на польском языке. Однако когда в 1862 г. польское дворянство Волынской губернии обратилось к Александру II с просьбой об административном присоединении губернии к Царству Польскому, репрессии были вновь возобновлены, а шляхетская автономия окончательно ликвидирована.
(б) Вторая причина общественного паралича была связана не с преклонением перед выхолощенными формами и ценностями шляхетского прошлого, а с всеобъемлющим террором: военным, полицейским, политическим, культурным, религиозным, административным. Его цель заключалась в полном подавлении малейших проявлений польского характера на Украине и в доведении польских землевладельцев, как и деклассированной шляхты, до той же степени отупения. Доступ к неопубликованным документам дал возможность увидеть, к какому обезличению, к какой утрате национального облика привела русификация школьной системы. Бибиков и здесь оставил свой след, насаждая закрытые учебные заведения с целью оторвать молодое поколение от родителей. Закрытие на год Киевского университета и ссылка польских студентов состоялись в рамках борьбы с «польскими химерами», достигшей кульминации с назначением генерал-губернатора одновременно и попечителем учебного округа.
В области религии, столь близкой польскому сознанию, репрессии приобрели еще более масштабный характер. После конфискации 61 из 86 монастырей в трех юго-западных губерниях в 1832 г. Бибиков в 1840 г. начал дело о преследовании кармелитами православных крепостных, которое стало основанием для конфискации всей церковной собственности. Светское могущество католической церкви было уничтожено. Вслед за этим пришел черед устранить и давний символ латинской экспансии на Восток – униатскую церковь. В 1839 г. благодаря очередному умелому манипулированию массами 130 тыс. униатов были исключены из сферы польского влияния и принудительно возвращены в лоно православной церкви.
Царские власти все более настойчиво отводили православной церкви роль троянского коня в решении украинского вопроса. Польские помещики должны были обеспечивать надлежащие условия жизни и содержания 11 049 православным священникам на своих землях (католических священников было всего 603); без разрешения властей владельцы имений не могли производить какие-либо строительные работы в костелах. В свою очередь, высшая католическая иерархия (не без согласия Ватикана) занимала инертную и конформистскую позицию. Такое положение дел позволило Васильчикову в 1855 г. констатировать действительную ликвидацию католического влияния на этих землях. Сделанные в 1862 г. луцким епископом, чья резиденция была перенесена в Житомир для облегчения надзора за ним, предложения о сотрудничестве с властями в борьбе против революционеров стали печальным итогом религиозного гнета.
Всеобъемлющий террор преследовал в конечном счете единственную цель – политическую: следовало уничтожить саму мысль о Польше. Именно поэтому рассмотрение политических репрессий было предпринято нами в конце этой части. После волны конфискаций и ссылок 1831 – 1832 гг. заговор Шимона Конарского, раскрытый в 1838 – 1839 гг., представляется центральным событием исследуемого периода. Бибиков воспользовался им как предлогом, чтобы, преувеличив масштабы угрозы в Петербурге, приступить к рассмотренным уже мерам 1839 – 1840 гг. Идеология эмиссара польской эмиграции Конарского не имела ничего общего с крепостническими взглядами большинства польских помещиков Украины. Тем не менее она вызвала лавинообразную реакцию властей, ответить на которую польская аристократия могла лишь бессильным повиновением.
Образ жизни крупных польских землевладельцев находился в разительном противоречии с представлениями царских властей. Даже в Манифесте о вольности дворянской Петра III (1762 г.) давалось такое определение сути дворянской службы, которое не допускало, чтобы дворянин проводил время исключительно в своем имении, заботясь лишь о его процветании.
Нести службу в высшей администрации или иметь высокое звание в армии было естественным для русского дворянства. В свою очередь, для польских помещиков оказалось фатальным то, что Бибиков, претворяя в жизнь свою политику русификации, в заключение заставил владельцев крупных (более ста душ) имений покинуть их и поступить на службу. Указ от 21 апреля 1852 г. разрушил splendid isolation землевладельцев, которые с этого времени были обязаны посылать своих достигших 18 лет сыновей на государственную службу во благо Российской империи.
Лишь их отцам, жившим за бортом общественной жизни империи, было позволено продолжать мечтать о былом польском величии. Как было показано, их деятельность в канун нового восстания 1863 г. ограничилась немногочисленными инициативами на местах, которые в недалеком будущем, в соответствии с принципами польского позитивизма, стали определяться как «органическая работа», – например, попытки создания сельскохозяйственного или кредитного общества, а также третейских судов. В 1863 г. Варшава не дождалась ни поддержки, ни сочувствия этого закосневшего мира. Всего несколько сыновей помещиков, разочарованных подобной инертностью, отправились на борьбу за пределы своего края. Однако и этого было достаточно, чтобы в Петербурге заговорили об этом мирке как о логове мятежников.