Гордое сердце
Шрифт:
— И Марсии, — серьезно напомнил Джон.
Сюзан отрезала хлеба и намазала варенье толстым слоем; дети внимательно следили за ней. Она взглянула на них, и тут ее охватило одно из тех мгновений интенсивного ощущения действительности. Время остановилось, и на миг все как будто застыло: большая кухня с чистым, грубым полом и маленькими сверкающими окнами, Джейн у плиты, отливающая красный сироп из длинной оловянной поварешки, Марсия на высоком детском стульчике в ожидании сладкого, Джон с
Она подала Джону хлеб, и время снова потекло.
— Вот, возьми, — сказала Сюзан, — съешь и тебе полегчает.
— А у тебя нет немножечко для пчелок? — осведомился Джон. — У них жуткий аппетит.
Она налила намного горячего варенья в блюдце.
— Поставь это блюдце на ступеньку, посмотрим, что произойдет, — сказала она.
В мгновение ока он исчез, а они с Джейн снова занялись заливкой банок, отставляя их одну за другой в сторону, чтобы варенье охладилось и застыло.
— Ну, и как я говорила, миссис, — продолжила Джейн разговор на прерванном месте, — мой муж был хорошим, золотым человеком. Он никогда не пил, только на праздник четвертого июля кружку пива, чтобы доказать мне, что он независим, потому что он американец, а я — англичанка. Но это было в шутку. Он без устали работал и ни разу не поднял на меня руку. А чего еще можно желать от мужчины, так я всегда себе говорила.
— Да, конечно, — пробормотала Сюзан.
— Многим не посчастливилось так, как вам или мне, — продолжала Джейн уныло. — Мистер Кининг ведь такой, да? Он и к спиртному не притрагивается, и все время один и тот же, днем и ночью. Это хорошее мужское качество.
— Да, это так, — сказала Сюзан.
Мир Сюзан счастливо был ограничен стенами дома и цепью холмов на горизонте, но в один прекрасный день она услышала шум автомобиля. Она шила розовое полотняное платьице для Марсии — у Марсии были такие же темные глаза, как у Сюзан, — когда кто-то позвонил. Она услышала голос Джейн и затем грубый и нетерпеливый голос Дэвида Барнса:
— Было чертовски трудно отыскать ваш дом.
Она сразу же встала и отложила шитье. Джейн уже стояла в дверях комнаты, объявляя:
— Внизу какой-то господин. Он так злится, наверное, какой-нибудь туз!
— Уже иду, — сказала Сюзан.
Вниз она, однако, пошла не сразу. Когда Джейн ушла, она в нерешительности постояла, затем заглянула в комнату, где спала Марсия. Она как раз просыпалась, зевая и потягиваясь. Сюзан взяла ее на руки, надела на нее чистое платьице и расчесала короткие, темные кудряшки.
— Кто-то пришел к нам в гости, — сказала она и с Марсией на руках спустилась в гостиную, где стоял Дэвид Барнс и смотрел в окно. Он стал еще толще, чем раньше,
— Я заставила вас ждать, — сказала она весело. — Хотела вам показать Марсию. Ее еще не было на свете, когда вы уезжали.
Он повернулся, сжимая в руке короткую, тяжелую суковатую палку. Из кармана у него торчала кепка, которую он небрежно засунул туда.
— И это все, что вы сделали?
— А разве этого мало? — ответила она со стальным блеском в глазах.
Сюзан присела, посадив Марсию себе на колени, но Барнс упрямо остался стоять. «Он изменился, — подумала она. — Постарел».
— Вы вообще-то работали? — спросил он.
Сюзан не ответила. Марсия пыталась слезть вниз, а когда вырвалась, запищала:
— Джейн!
— Пустите ее, — распорядился Дэвид Барнс. — Вы ей не нужны. Кто это Джейн?
— Наша служанка.
— Этот ребенок больше любит ее, чем вас. Вы хреновая мать. Я вам это предсказывал.
— Это неправда! — тихо сказала Сюзан.
— Ну так что же вы сделали? — снова спросил он.
— Кое-что сделала.
— Я хочу это видеть, — сказал он строго.
Сюзан снова почувствовала, как этот человек словно гипнотизирует ее.
Дом, Марк, дети — все исчезло. Осталась только лишь его дикая, маленькая фигура, его голос, гневные глаза, требующие всю ее силу. Она встала, поднялась наверх, принесла ключ, который несколько недель назад положила в маленькую коробочку, и, не говоря ни слова, пошла к риге, куда не входила с того момента, когда была там с Марком.
Марк неоднократно спрашивал у нее: «Ты не будешь больше работать над своими скульптурами, Сюзи?». А она отвечала: «Нет, милый. Я теперь хочу быть с тобой и с детьми». Однажды в глубине мягкого спокойствия деревенской ночи она сказала ему: «Надо нам родить еще одного ребеночка, любимый». Марсии пошел уже второй годик. Но он ответил: «Нет, пока нет. Пока ты не будешь полностью уверена, нет». «Я уверена», — прошептала она. Ее голова лежала у него на плече, на сильном плече любимого человека. «Нет, — повторил он. — Нет, пока нет…»
Она открыла ворота каменной риги. Дэвид Барнс вступил внутрь и повернулся к месту, где стояла скульптурная группа, словно повернулся к свету.
Он смотрел. Она стояла рядом с ним и ждала. Влажная глина под большим холстом постепенно высохла и, когда она сняла холст, фигуры приобрели законченный вид, высохшие до бледного, серебристо-охристого оттенка.
Он смотрел, ничего не говоря. Ему понадобилось достаточно много времени, но Сюзан ждала. Над их головами ворковали голуби, гнездящиеся на балках, а несколько из них мягко слетело вниз и уселось на статуях.