Гордон Диксон. Филип Дик. Роджер Желязны. Волк. Зарубежная Фантастика
Шрифт:
Мур подумал, что напрасно поспешил расстаться с Юнгером. Сейчас ему казалось, он видит мир глазами этого человека. Поэт явно боялся будущего. «Но все-таки, почему он не уходит из Круга? Может быть, получает мазохистское наслаждение, видя, как сбываются его ледяные пророчества?»
Стряхнув с себя оцепенение, Мур направился к каменной ограде сада. Замерзшие пальцы ног болели, и он побежал трусцой.
Наконец он остановился. Перед ним лежал мир, похожий на ведро, заполненное водой. В воде отражались звезды. Мур стоял на ржавом краю ведра и глядел на каменные плиты, на которых они с Леотой загорали несколько дней (месяцев)
В океан упала звезда, и Мур посмотрел на часы. Было поздно. Он повернулся и направился к пролому в стене.
В клинике он встретил Джеймсона — высокого, тощего, с кудрями херувима и глазами полной его противоположности. Джеймсон зевал — он уже получил укол снотворного.
— А, Мур, — ухмыльнулся он, глядя, как Мур снимает пальто и фрак и закатывает рукав сорочки. — Решил провести медовый месяц на холодке?
В сухонькой руке врача щелкнул безигольный инъектор. Мур потер саднящее предплечье.
— Допустим, — ответил он, смерив презрительным взглядом не совсем трезвого Джеймсона — А тебе какое дело?
— Не пойму я тебя… Знаешь, если бы я женился на Леоте, то ни за какие коврижки не полез бы в «бункер». Разве что…
Из горла Мура вырвалось рычание. Он шагнул к Джеймсону. Тот попятился.
— Я пошутил! — воскликнул он. — Я не хотел…
Мур вздрогнул от боли — врач схватил его за то место на руке, куда был сделан укол.
— Ладно, — сказал Мур. — Спокойной ночи. Проспись хорошенько.
Он шагнул к двери. Врач разжал пальцы. Мур опустил рукав сорочки и снял с вешалки фрак и пальто.
— Совсем рехнулся! — крикнул ему вдогонку Джеймсон.
Идти в «бункер» Муру не хотелось. Если бы не встреча с Джеймсоном, он провел бы в клинике полчаса, ожидая, пока подействует укол.
Он прошел по широким коридорам к лифту, поднялся на этаж, где находились «бункеры». Возле двери в свой «бункер» он остановился в нерешительности. Здесь ему предстояло проспать три с половиной месяца. На этот раз ему не казалось, что он уснет всего лишь на полчаса
Он набил трубку. Решено: он выкурит ее в комнате жены, ледяной богини. После укола следовало воздержаться от никотина, но Мур, как и все его знакомые курильщики, редко выполнял эту рекомендацию врача.
Мур пошел дальше по коридору и услышал частый стук. Он затих, едва Мур свернул за угол, затем возобновился. Через секунду снова наступила тишина
Мур остановился возле двери в «бункер» Леоты. Сжимая в зубах чубук трубки, достал авторучку, зачеркнул на табличке фамилию «Мэйсон» и написал: «Мур». Дописывая последнюю букву, снова услышал стук.
Он доносился из комнаты Леоты.
Мур отворил дверь, шагнул вперед и застыл как вкопанный. В комнате спиной к нему стоял мужчина с киянкой в поднятой руке. Мур услышал его бормотание:
— …Розмарином прекрасное ее осыпьте тело… Унесите ее
Мур стрелой метнулся к мужчине, схватил его за руку и вырвал киянку. Потом изо всех сил ударил его кулаком в челюсть. Юнгер ударился об стену и сполз на пол.
— Леота! — сказал Мур. — Леота…
35
Шекспир, „Ромео и Джульетта“, перев. Т.Щепкиной-Куперник.
Перед ним в заиндевелом саркофаге лежала белая статуя паросского мрамора Крышка саркофага была поднята Тело молодой женщины успело приобрести твердость камня, и на груди, пробитой колышком, не выступило крови. Только трещины и сколы, как на камне.
— Нет! — прошептал Мур.
Колышек был изготовлен из очень твердой синтетической древесины кокоболо, или из квебрахо, или из лигнум-вита. Он не сломался…
— Нет! — повторил Мур.
Ее лицо в облаке волос цвета алюминия было безмятежным. На безымянном пальце Мур увидел кольцо — его свадебный подарок. В углу послышалось бормотанье.
— Юнгер, — еле слышно произнес Мур, — зачем… ты… это сделал?
— Вампир, — невнятно ответил поэт. — …Завлекает мужчин на свой «Летучий голландец» и веками пьет из них кровь… Она — это будущее. Богиня с виду, а душа — как безжизненная пустыня… — Он уныло забубнил: — «Счастливей та, что рано умерла… Отрите ваши слезы… Розмарином…» Она хотела оставить меня висящим в пустоте… А я не мог спрыгнуть с карусели, и у меня не было обручального кольца… Но никому не дано потерять того, что потерял я… «…И как велит обычай, унесите ее в наряде подвенечном в церковь…» Я думал, она вернется ко мне, когда устанет от тебя.
Мур ударил его киянкой по голове. Затем еще и еще. Потом перестал считать — в ту минуту его память не удерживала числа больше трех.
Потом он вышел из комнаты с киянкой в руке и побежал по коридорам мимо дверей, похожих на незрячие глаза, по ступенькам давно нехоженой лестницы…
Выбегая из парадной Обители Сна, он услышал, как кто-то зовет его по имени. Но не остановился, даже когда выбился из сил, лишь перешел на шаг. Рука онемела, в боку кололо, легкие горели. Он взобрался на холм, постоял на вершине и спустился по другому склону.
Улицы Бального Города — дорогостоящего курорта, опекаемого Кругом, — были безлюдны, но окна светились, а за ними блестели елочные игрушки и мишура. Откуда-то доносились пение и смех. Услышав их, Мур еще острее ощутил одиночество. Ему казалось, что это не он сам, а его душа, покинувшая тело, бредет по ночным улицам. «Наверное, это действует снотворное», — подумал он.
Ноги заплетались, веки словно налились свинцом. Мур с трудом преодолевал соблазн рухнуть в ближайший сугроб и уснуть. Заметив неподалеку церковь, он свернул к ней. Людей внутри не оказалось, но в церкви все же было теплей, чем на улице. Он приблизился к алтарю, на котором горело множество свечей, и, прислонясь к спинке церковной скамьи, долго рассматривал икону, изображающую сцену в хлеву: младенца, его мать и отца, ангелов и любопытный скот. Потом из его горла вырвалось клокотание, и он запустил в икону киянкой. Ругаясь и плача, он прошел шагов десять вдоль стены и сполз на пол, царапая ногтями штукатурку.