Гордость и предубеждение (др. перевод)
Шрифт:
Мистер Гардинер, имея манеры непринужденные и приятные, поощрял разговорчивость экономки своими вопросами и замечаниями, а миссис Рейнольдс – то ли от чувства собственной значимости, то ли от любви к жителям поместья – с явным удовольствием рассказывала о хозяине и его сестре.
– Как часто ваш хозяин бывает в Пемберли в течение года?
– Не так часто, как мне хотелось бы, господин; но смею сказать, что он проводит здесь примерно половину своего времени, а мисс Дарси летом всегда уезжает на юг.
«За исключением тех случаев, – подумала Элизабет, – когда
– Если ваш хозяин женится, то, возможно, тогда вы сможете видеть его чаще.
– Да, господин, но я уже и не знаю, когда это произойдет и произойдет ли вообще. Не знаю, сможет ли он найти себе достойную пару.
Мистер и миссис Гардинеры улыбнулись, а Элизабет не удержалась и сказала:
– Если вы такого мнения о нем, то, пожалуй, он действительно человек чрезвычайно достойный.
– Я не говорю ничего, кроме правды и кроме того, что скажут все, кто хорошо его знает, – ответила миссис Рейнольдс. Элизабет подумала, что это уже слишком; и с растущим удивлением услышала, как экономка добавила:
– Ни разу в жизни я не слышала от него плохого слова, а я знаю его с тех пор, когда он был четырехлетним мальчиком.
Это была удивительная из всех похвал, полностью противоречащая ее представлениям о мистере Дарси. До сих пор Элизабет твердо придерживалась того мнения, что он не был человеком доброжелательным. Эта фраза пробудила в ней самый живой интерес, ей очень захотелось услышать еще, и она была очень благодарна своему дядюшке, когда он сказал:
– Очень мало существует людей, о которых можно услышать хорошее мнение. Вам повезло иметь такого хозяина.
– Да, господин, я знаю, что мне очень повезло. Весь мир можно обойти, а лучше не найдешь. Но я всегда отмечаю, что те, кто в детстве доброжелательны, остаются доброжелательными и во взрослом возрасте; он же всегда был очень кротким и самым великодушным мальчиком во всем мире.
Элизабет уставилась на нее, едва скрывая свое удивление. «Неужели это – мистер Дарси?» – подумала она.
– Его отец был прекрасным человеком, – сказала миссис Гардинер.
– Да, госпожа, именно таким он и был, а его сын будет таким же, как и отец, – таким же любезным с людьми бедными.
Элизабет слушала, едва веря, и сомневалась; ей очень хотелось услышать больше. Из всего, о чем рассказывала миссис Рейнольдс, ее интересовала только эта тема. Зря экономка говорила о содержании картин, размерах комнат и стоимости мебели. Мистер Гардинер, весьма удивлен той фамильной предвзятостью, которой он объяснил чрезмерную, по его мнению, похвалу миссис Рейнольдс в адрес своего хозяина, вскоре вернулся к этой теме, и экономка снова стала энергично перечислять достоинства мистера Дарси, когда они вместе поднимались по широкой лестнице.
– Он – лучший землевладелец и лучший хозяин, – сказала она. – Другого такого я не знаю. Не то, что нынешние неистовые и безголовые молодые люди, которые только о себе и думают. Среди его арендаторов и слуг найдется немало таких, которые отзовутся о нем добрым словом. Кто-то может возразить, что он надменный; но уверяю вас – ничего подобного я никогда
«В каком привлекательном свете это его выставляет», – подумала Элизабет.
– Такая чрезвычайно доброжелательная характеристика, – прошептала ее тетушка, когда они поднимались по лестнице, – как-то не вяжется с его отношением к нашему бедному приятелю.
– Возможно, нас обманули.
– Вряд ли; думаю, что эти сведения заслуживают доверия.
На верхнем этаже они сначала попали в просторную прихожую, а потом миссис Рейнольдс провела их в чистенькую гостиную, недавно обставленную с большей элегантностью и изысканностью, чем комнаты внизу, и сообщила, что все это было сделано только в угоду мисс Дарси, которой понравилась эта комната, когда она была в Пемберли последний раз.
– Он действительно хороший брат, – сказала Элизабет, подходя к одному из окон.
Миссис Рейнольдс уже предчувствовала, как обрадуется мисс Дарси, когда войдет в комнату.
– Таким он всегда и был, – добавила она. – Все, что может доставить удовольствие его сестре, будет сделано обязательно и безотлагательно. Он ничего для нее не пожалеет.
Им осталось посмотреть только картинную галерею и две-три большие спальни. В первой было много хороших картин, но Элизабет плохо разбиралась в живописи, поэтому от картин, подобных тем, которые уже видела внизу, она охотно перешла к созерцанию некоторых карандашных рисунков мисс Дарси, сюжеты которых были для нее интереснее и понятнее.
В галерее было много портретов членов семьи, но они содержали мало такого, на чем мог бы задержаться взгляд постороннего человека. Среди них Элизабет пыталась найти то единственное лицо, черты которого были ей знакомы. Наконец взгляд ее остановился – у портрета было поразительное сходство с мистером Дарси, на лице которого была и самая широкая улыбка, с которой – как она помнила – он часто на нее смотрел. Серьезно задумавшись, она постояла несколько минут перед портретом, а при выходе из галереи снова задержалась возле него. Миссис Рейнольдс довела до их сведения, что этот портрет был нарисован при жизни отца мистера Дарси.
Пожалуй, именно в этот момент в сердце Элизабет появилось к оригиналу этого портрета чувство более теплое, чем когда-либо за все время их знакомства. Похвала в его адрес из уст миссис Рейнольдс не была чем-то малозначимым. Разве есть что-то ценнее доброго слова умного слуги? И чуткий брат, и землевладелец, и хозяин! Сколько людей зависело в своем счастье от его опеки! Сколько радости или боли властен он был им причинить! Сколько добра или зла! Все, что рассказывала о мистере Дарси экономка, представляло его в выгодном свете, поэтому, стоя перед полотном, на котором он был изображен и с которого смотрел на нее немигающим взглядом, Элизабет уже с более глубокой, чем когда-либо, благодарностью вспомнила о его любви к ней, вспомнила его горячее признание и простила ему тот неуместный способ, которым он это признание сделал.