Гордость Карфагена
Шрифт:
Ганнон раздраженно поморщился. Его речь ускорилась и перешла на повышенные тона.
— Сестра, посмотри на меня! Я потерпел поражение и вернулся без армии. У меня нет ничего, кроме жизни, а она теперь стоит очень мало. Многим старейшинам не хватило полдыхания, чтобы прибить меня к кресту. Хад грозил вспороть мне живот и съесть мои внутренности, пока они будут еще теплыми. Ты понимаешь меня? Я жив только по той причине, что пообещал этим жирным крысам договориться с Сифаксом. Его армия в шестьдесят тысяч ливийцев будет сражаться не против Карфагена, а на нашей стороне! Я вряд ли спас бы свою шею, если бы не пошел на жертвы. Да и сейчас наши жизни по-прежнему находятся в опасности. Софонисба понимает это лучше тебя. Ты удивляешь меня, сестра. Я признаю твою мудрость во многих вопросах, но, похоже, в твоем кругозоре имеется слепое пятно.
Сапанибал встала и приблизилась к брату. Она уперлась рукам в подлокотники его кресла и, взглянув ему прямо в лицо, прошептала:
— Я вижу больше, чем тебе кажется. И если бы я могла превратить свои глаза в камни, чтобы вырвать их и бросить ими в тебя, то сделала бы это в сей же миг. Ты просто не знаешь, на что обрекаешь ее. Отдать сестру Сифаксу! Сифаксу!
Она говорила спокойным тоном, но в ее отношении к брату что-то изменилось. Ганнон напомнил ей, что Сифакс не был демоном. Он царь! Ион влюблен в Софонисбу... Прежде чем оба поняли, что происходит, Сапанибал нанесла пощечину брату.
— А был ли демоном Гасдрубал Красивый? — спросила она. — Скажи мне, был? Скажи? Скажи?
Она снова ударила его — сначала правой рукой, затем левой, потом еще и еще. Ганнон сидел, безропотно принимая ее пощечины. Его лицо покраснело. Из одной ноздри потекла струйка крови. Сапанибал упала на грудь брата и сжала его в судорожных объятиях. Ее пальцы впились в лопатки Ганнона.
Чуть позже, направляясь в покои сестры, она прошла босиком через залы и коридоры дворца. Перед открытым входом в комнату, который находился за углом, стояли два евнуха. Заметив ее приближение, они подтянулись. Никто из них не сказал ни слова и не спросил ее о причине появления. Узнав дочь хозяйки, они отвели взгляды в стороны. Сапанибал остановилась на пороге, так и не решив, входить ли ей в покои Софонисбы, и если да, то что ей говорить. Она убеждала себя, что должна успокоить сестру и напомнить ей о важности союза с Сифаксом для всего карфагенского народа. Ее рассудительный ум действительно верил в это. Она уже ругала себя за гнев на Ганнона. Ее эмоции были плодом собственной слабости и затянувшейся тревоги. Фортуна продолжала вращать свой волчок. Никто не знал, на какой символ укажет стрелка.
Вечерний бриз донес до нее мягкие звуки свирели. На миг Сапанибал почудилось, что вместе с мелодией к ней явился странный дух. Он сжал ее горло и выдавил всю чушь, которую она готовилась сказать сестре. Нет, она не верила в важность союза с Сифаксом. Она никогда не верила в необходимость чьих-то жертв. Она всю жизнь выполняла навязанный ей долг, и ее существование превратилось в медленную пытку — в одно непрерывное удушье. Вот почему ее терзали душевные муки. Из комнаты послышался тихий шум — звук голоса и нечто похожее на смех или плач. Сапанибал шагнула вперед, хотя она по-прежнему не знала, что говорить своей сестре.
Завернув за угол и войдя в комнату, озаренную мягким светом лампы, она увидела Имилце склонившейся над туалетным столиком Софонисбы. Ревность сжала ее сердце. В отличие от Имилце, она так и не стала подругой своей сестры. Ей не удалось занять важного места в судьбе Софонисбы, хотя она могла бы сделать это, если бы не вела себя с ней так холодно, если бы не завидовала ее красоте, если бы не презирала радости, которые сестра брала от жизни. Сапанибал остановилась у входа и встала, уперев ладони в бока и расставив локти в стороны.
Ее младшая сестра сидела на стуле рядом с небольшим столиком, на котором были разложены драгоценности и косметические принадлежности. Сапанибал затаила дыхание, испугавшись красоты Софонисбы. Сестра зачесала волосы назад, и ее лицо, обращенное к ней в профиль, превратилось в точную копию богини Танит. Кривизна носа, утонченное изящество губ, черты, сиявшие великолепием и утренней свежестью. Она казалась скульптурой, от которой только что отошел мастер. В мраморе ее кожи не было признаков несовершенства. Одежда приоткрывала колено, филигранную икру ноги и ступню, с пятью красивыми пальцами, с мизинцем, украшенным золотым кольцом. Идеал женщины. Трагическое совершенство.
Она хотела уйти, но Софонисба повернула к ней голову. В анфас ее лицо напоминало церемониальную маску. Темный макияж подчеркивал края век. Черные линии пересекали щеки и спускались к углам рта. Встретив Сапанибал неприветливым взглядом, сестра изогнула губы и спросила:
— Почему ты так смотришь на меня? Я не первая женщина, которая выходит замуж ради блага Карфагена. Ты что-то хотела сказать? Напомнить о своем браке и о том, каким полезным он был для нашей семьи? Говори, если считаешь нужным. Наверное, ты ждала этого момента несколько лет.
Сапанибал закрыла глаза. Когда она открыла их, слезы хлынули двумя ручьями. Строгое выражение исчезло с ее лица, уступив место дрожащему подбородку, покрасневшим щекам и сморщенному лбу. Несколько раз она пыталась что-то сказать, но слова цеплялись за зубы, и с уст срывались только рыдания и вздохи. Она ведь хотела поговорить о другом. Вообще не об этом.
Софонисба встала, подошла к ней и прижала рыдающую сестру к своей груди.
— Что с нами стало? — спросила она.
В тот день, который навсегда остался в памяти царевича, Масинисса принял решение, определившее всю его дальнейшую жизнь. Утром он вновь попытался найти аргумен ты, чтобы позже на совете убедить Магона не покидать Иберию. Им не нужно было признавать свое поражение, говорил он себе. Его страна могла прислать еще несколько тысяч всадников. Да и Карфаген мог расщедриться на новую армию. Пока он не встречал особых трудностей в сражениях с римлянами. Царевич верил, что выполнит все поставленные перед ним задачи и вернется в Нумидию великим героем. Хотя Масинисса не стал говорить об этом Баркидам, он прошлым летом прогнал посланцев Сципиона, предлагавших ему дружбу в обмен на разрыв с карфагенской стороной. Сципион обещал ему часть карфагенских земель, долю их сокровищ, бесчисленное множество рабов и разрешение править Африкой по своему усмотрению. Такие условия Рим предлагал только ему. А Сципиону можно было верить. Он показал себя талантливым военачальником — более смелым и удачливым, чем его отец. Но Масинисса не придал значения словам проконсула. Он с презрением отказался от предложения и не перестал убивать легионеров. Как они могли предлагать ему что-то иное, кроме их крови на наконечнике его копья?
Все изменилось в один миг, когда прискакавший гонец прошептал ему в ухо последние новости. От его слов у Маси-ниссы перехватило дыхание. Горло сжалось с такой силой, что несколько моментов он беспомощно открывал и закрывал рот, не в силах выдохнуть воздух. Это случилось на рассвете, а когда солнце достигло четверти зенита, царевич прибыл в лагерь Магона. Он быстро прошел мимо двух изумленных солдат, охранявших покой командира, и ногой оттолкнул полог палатки.
— Как давно ты знаешь об этом сговоре?