Гордость Карфагена
Шрифт:
Ливий Салинатор кружил поблизости, уклоняясь от сражений, но намеренно удерживая армию Ганнибала на юге. Очевидно, в этом и заключалась его задача. Даже без крупных столкновений численность карфагенского войска неуклонно сокращалась из-за несчастных случаев, смертельных ран, болезней и дезертирства. Карфаген упорно не посылал подкрепления. Старейшины города тревожились только о собственных шкурах.
Однако самым сильным вызовом для него была осада Капуи. Три римские армии окружили город с явным намерением довести свое дело до конца. Они послали лидерам Капуи строгий ультиматум, советуя им не тратить время зря и не придумывать пункты соглашения о сдаче города. Только Рим будет диктовать условия, и пусть все знают, что они будут жесткими. Нескольким горожанам удалось бежать, и они пробрались к Ганнибалу, умоляя его прийти к ним на помощь. Другие генералы советовали это же. У них не было иного выбора. Капуя первой перешла на их сторону, добровольно и подав пример многим городам. Если они сейчас не поддержат ее, другие союзники отпадут от них, как листья под весенним ветром.
Ганнибал согласился, что нужно предпринять незамедлительные действия. Затем, сказав, что ему нужно обдумать ситуацию, он распустил военный совет. Вернувшись в свою палатку, командир попытался спланировать ход новой кампании. Однако его мысли дрейфовали в разных направлениях. Они не останавливались ни на чем и перемещались от Капуи к Риму, от Гасдрубала к Публию, от Иберии к Карфагену. Проснувшись под утро, он понял, что видел во сне отца и вновь участвовал в беседе, которую они вели годами раньше. Ганнибал лежал на тюфяке, вспоминая строгий взгляд Гамилькара и перекаты его голоса. Вряд ли их беседа была такой, как в сновидении. Наверняка он вплел в нее собственные мысли и слова. Но это было не важно. Воспоминания казались вполне реальными. Они обитали в какой-то части его ума рядом с повседневными заботами и мыслями. В то время — десять лет назад — Гамилькар подходил к финалу жизни. Они вели войну с враждебным племенем на западе Иберии. Отец, по своему обычаю, вызвал к себе Ганнибала за час до рассвета. Они кратко обсудили планы на следующий день, и, когда он повернулся, чтобы уйти, Гамилькар остановил его.
— Ганнибал, — сказал он, — побудь со мной, пока я буду одеваться.
— С радостью, — ответил сын. — Если хочешь, я помогу тебе надеть доспехи.
— Мне было бы приятно принять такую помощь.
Гамилькар махнул рукой слуге, и тот быстро вышел из палатки. Впрочем, оба знали, что он находится в пределах слышимости. Ганнибал начал там, где закончил слуга. Он склонился, чтобы закрепить сандалии отца. Для большей подвижности он немного приспустил кожаные ленты, обвивавшие сустав лодыжки, но выше натянул их так, что они прижались к плоти, как вторая кожа.
Гамилькар был старым воином. Ему удалось пережить свое сорокалетие. Каждая часть его тела носила знаки боевых ранений. Тонкий изогнутый шрам тянулся от левого глаза к щеке. Эту отметину он получил при мятеже наемников. Казалось, что некий художник нарисовал ее, желая изобразить слезу на щеке мужчины. Правая рука Гамилькара была раздроблена колесницей. Инцидент случился в первый год войны в Иберии. Будучи левшой, он считал это ранение сравнительно легким. Ребра, треснувшие годом раньше, срослись под неправильным углом и оставили на груди косую впадину. Люди не видели ее, потому что Гамилькар всегда носил доспехи.
Когда отец заговорил, он тоже, наверное, размышлял о ранах.
— Знаешь, почему я выбрал такую жизнь?
Подумав, что отец ведет дело к шутке, Ганнибал хотел дать какой-нибудь бойкий ответ. Но, приподняв голову, он заметил задумчивый взгляд на лице Гамилькара. Одно неправильное слово могло оборвать его речь. Поэтому сын прикусил язык и продолжил шнуровать сандалии, позволив отцу самому развивать эту тему.
— Честно говоря, я не любитель войн, — сказал Гамилькар . — Мой отец был солдатом. Но я мог бы выбрать другую стезю. Я мог бы использовать наши богатства в истинно карфагенском стиле — для наслаждения и пороков. Я мог бы вести изнеженное и роскошное существование, ничего не зная об опасностях сражений и о скорби, которую испытываешь после потери близких друзей. В такой жизни есть много хороших сторон. Однако я не мог избрать ее.
Закончив шнуровать сандалии, Ганнибал занялся наголенниками. Он посыпал внутреннюю часть их запеченным красным порошком, который придал металлу цвет крови.
— Зато мы стали богаче, — сказал юноша. — Дед даже представить не мог такой добычи, верно?
Подумав немного, Гамилькар склонил голову на бок и отвернулся.
— Да, я правлю теперь огромной империей. Тысячи тысяч людей работают на меня, создавая наше богатство. Мой отец действительно не мог бы представить себе такую картину. Однако, отвечая на свой вопрос, я скажу тебе, что выбрал меч лишь по одной причине. Ратное дело показалось мне единственно достойным для применения сил. Я нашел честным только спор с мечом в руке — только соперничество воль, в котором человек оценивает свои потери и прибыль на фоне ценности собственной жизни. Понимаешь, о чем я говорю? Ты можешь спросить меня, как я могу быть честным и в то же время обманывать врагов для достижения поставленных целей? Моя честность заключается в том, что каждый и всякий, обращаясь ко мне, знает, до каких пределов я могу пойти ради выполнения той или иной задачи. Когда я говорю иберийскому вождю, что хочу заключить союз с племенем — либо по дружбе, либо переступив через его искалеченный труп — он считает меня человеком слова. Выполняя данное слово, я могу убить невинных людей или подкупить друзей вождя. Я могу сразиться с ним в открытом поле или устроить для него засаду. Я могу вообще не контактировать с ним, а найти подходящего раба, который перережет ему горло во сне. Чтобы доказать силу моего слова, я могу устроить оргию похоти и убить всех собравшихся людей. Все это показывает людям, что я всегда выполняю свои обещания. Как ты думаешь, я вправе называть свою профессию честной?
— Да, ты честный по отношению к провозглашенным целям. В этом смысле ты не обманываешь людей.
— А по какому праву я могу требовать что-то от другого человека?
— По праву своего положения. Разве дождь спрашивает у людей разрешение, когда падает на нас? А по какому праву море топит корабли? Ты ведешь себя так или иначе, потому что можешь это делать. Вся природа поступает так же.
— Моря и дожди — это инструменты богов. Их сила за гранью вопросов и за пределами наших суждений.
Ганнибал закончил работу и с улыбкой посмотрел на Гамилькара .
— Отец, но мы тоже инструменты богов.
— Да-да, — отмахнувшись, ответил Гамилькар и проверил крепление сандалий и наголенников. — Хвала Ваалу, я только меч в его руке. Иногда суета заставляет меня верить, что я — его рука. Мне хочется думать, что именно я избрал свою жизнь. Но кто сказал, что это не она избрала меня?
Ганнибал поднялся с колен и взял в руки нагрудную пластину отца. Железная броня была тяжелой. Нижнюю часть, защищавшую живот, украшал образ Элиссы — женщины, которая в туманном прошлом основала Карфаген. У нее были прекрасные и сильные черты, ровные губы и высокий головной убор. Ее корона походила на воинский шлем, который она могла бы носить в бою. Тугие косы завивались вверх, подобно двум изогнутым рогам барана. Локоны, сбегавшие с висков, ниспадали волнистыми лентами и обрамляли красивое лицо — довольно странная интимная деталь. Эта древняя нагрудная пластина могла бы считаться произведением искусств. Ганнибал всегда восхищался ею, но ему не нравились пустые глазницы Элиссы. Какой бы красивой она ни была, слепой взгляд тревожил его. Почему художник не наделил ее зрением?
Он набросил броню на плечи Гамилькара.
— За стенами этой палатки начинается новый день, — сказал отец. — Рождаются новые возможности для многих людей, которые сражаются с нами или против нас. Странно думать, что на свете живут мужчины, отвергнувшие риск и опасности. Ты помнишь советника Маганта? Его особняк стоит на округлом холме к югу от города. Знаешь, как он проводит свои дни? На его полях трудятся тысячи рабов. Но у него имеется особый раб, как мне говорили, тракианец. Его работой является ежедневный обход полей и поиск симпатичных женщин или девушек. Каждое утро он выбирает одну из них и ведет к своему хозяину. А Магант выходит обнаженным на патио, садится в кресло и присматривает за слугами, пока вновь выбранная женщина берет у хозяина в рот и сосет до полного семяизвержения. Тракианец стоит рядом с поднятым мечом — на тот случай, если женщина попытается нанести вред их господину. Магант находит удовольствие в подобной комбинации: минет, рабы на поле и молодой тракианец с обнаженным мечом. Он даже гордится своими сексуальными экспериментами и охотно рассказывает о них. Как бы ты отнесся к такому человеку?
— Он раб своих желаний, — ответил Ганнибал.
— А разве ты никогда не потакал своим желаниям?
— Ты всегда учил меня, что сильный человек может контролировать их.
— Да, я старался внушить тебе это. И нужно признать, что подобный контроль дается тебе легко.
Старый солдат замолчал, ожидая, когда Ганнибал застегнет пряжки нагрудной пластины. При его поврежденной груди это была болезненная процедура. Он даже закрыл глаза и затаил дыхание. Лицевые мышцы рядом со шрамом дернулись несколько раз и успокоились.