Гордость Карфагена
Шрифт:
Прежде чем она испугалась, он был рядом с ней. И когда лошадь пригнула голову, чтобы последовать за ним, он вскочил на нее — так плавно и легко, словно был попоной, украшавшей ее спину. Туссело обнял руками шею животного, распределил свой вес и начал сплетать вязь из слов. Прежде он думал, что радость навсегда покинула его — возможно, так оно и было. Но теперь в нем что-то защемило, зашевелилось, вырвалось наружу, и это не напоминало ту злобу, которая двенадцать лет кипела в его сердце. Он уже чувствовал лошадь нутром. Верхом на ней он снова мог стать наездником, быстрым как вихрь. Он снова мог объединиться со своим народом и найти цель жизни в сражении с врагом. Лошадь никогда не спросит о его искалеченном фаллосе, никогда не посмеется над ущербом, нанесенном ему старым хозяином. Это было величайшим блаженством. Взамен он будет добрым к ней. Он будет кормить ее, жалеть, не подвергать мучениям, оберегать и защищать в бою. Они всегда будут вместе и увидят множество чудес. Ни одна часть земли не удержит их в своих границах. Он сказал ей все это, и она, хотя и была иберийской кобылой, вскоре прислушалась к нему и успокоилась.
Поскольку кобыла не была обучена массилиотской манере езды, начальник кавалерии разрешил Туссело тренировать ее и заботиться о ней как о своей собственной лошади. Генерал увидел все, что хотел. Действия новичка подтверждали, что он был одним из них. Тем же вечером Туссело поскакал к холмам за Новым Карфагеном. Мощное животное неслось как ветер. Копыта ударяли о землю и вырывали дерн. Скорость дурманила всадника, который так долго был обречен на пешую ходьбу.
Он остановился на холме. За его спиной простирался Новый Карфаген, чадивший дымом, как и все другие города. На юге, то вздымаясь вверх, то опадая вниз, взволнованное море подступало к суше. На западе и севере ландшафт бугрился холмами, уходившими к горизонту. И больше не было ограничений. Он впервые после детства почувствовал настоящую свободу. Туссело знал, что если боги улыбнутся ему, он вернется в Рим — не один, а с целой армией — и, наконец, закончит незавершенное дело.
Некоторые люди, живущие в эпоху войн, считают, что их от рождения прокляли боги. Другие находят в сражениях радость и блаженство. Но бывают и такие, которые сеют лишь хаос, смакуя свою боль и наслаждаясь ею в посторонних людях. Мономах относился к последней категории, и его природный дар заключался в убийствах. Он ежедневно брал жизни, отпускал их в воздух и в поисках корня человеческих эмоций изгибал страх и волю в узлы физических страданий. Ни для кого не было секретом, что он посвящал свои труды и победы Молоху Пожирателю. Многие люди подозревали, что он поклонялся еще более ранним и кровожадным божествам.
Некоторые утверждали, что Мономах имел египетские корни и что он явился в современный мир как воплощение забытых богов того древнего края. Другие говорили, что истоки подобного варварства таились в темных уголках его жизни и что он мог бы найти их, если бы обладал достаточным мужеством. Иные люди вообще отказывались говорить о нем и даже боялись произносить его имя. И было несколько верных солдат, которые служили только ему одному.
Ганнибал назначил его главой делегации и поручил ему представлять интересы Карфагена перед галлами. Выбор был странным, но командир хотел с самого начала внушить варварам некоторые истины. Мономах предстал перед вождями, как кипящий пульс злобы. Его высокие кошачьи скулы выступали вперед, оставляя щеки и глаза в тени. Тело, лишенное жира, казалось скелетом, обернутым в узкие полоски мышц. Когда галлы увидели его, они поняли, что, даже по их собственным меркам, к ним явилось существо, которому лучше не перечить. Многие из них обрадовались, узнав, что им не придется пересекаться с ним, потому что, несмотря на враждебность его взгляда, он предлагал не ссору, а дружбу. Мономах раздавал вождям щедрые подарки из золота и серебра. Он вынимал из ножен искусно украшенные иберийские мечи и предлагал их галлам, сжимая клинки пальцами. Он говорил о мощи Карфагена и выгоде дружеских отношений. Мономах сказал, что послан сюда только для того, чтобы обеспечить безопасный проход через их земли, когда карфагенские силы направятся к Риму. Если галлы хотят присоединиться к великой войне, то их примут как боевых товарищей, и все красоты Италии будут отданы им в равной доле с солдатами Ганнибала. Постепенно большинство племен проявило долгожданную сговорчивость.
Однако, когда Мономах добрался до вольков, ситуация изменилась к худшему. Эти варвары оказались еще более воинственными и примитивными, чем остальные галлы. Они мало заботились о внешнем мире. Даже переводчик Мономаха с трудом общался с ними. Они охотно принимали дары, но не видели необходимости соглашаться с желаниями чужеземцев. Прежде всего, переговоры велись только с несколькими кланами, а вольки были многочисленным народом. Карфагеняне раздавали подарки и созывали советы, но основная часть племени скрывалась в горах и собиралась в бесчисленные маленькие банды. Их лагерь разрастался вокруг палаток послов, и люди Мономаха слышали со всех сторон зловещий шепот, умножавшийся с каждым мгновением.
Делегация Карфагена провела бессонную ночь в окружении сотен костров. Зима выдалась холодной, и никто из теплолюбивых африканцев не был подготовлен к таким условиям. Всю ночь они слышали вокруг себя какие-то перемещения. А утром им показалось, что количество вольков снова удвоилось. Отряд Мономаха из двадцати пяти воинов собрался в группу у палаток, выдыхая пар в туманное утро. Их шепот оседал кристаллами на лицах. Один из молодых солдат проворчал, что им не покинуть этих мест живыми. Но Мономах ударил его и сказал, что ночью он придумал план, поскольку не привык лентяйничать. Их переводчику с помощью подкупа удалось добыть важную информацию. Этот день действительно мог оказаться завершением их жизни. Вождь племени собирался пригласить послов в свою хижину, чтобы получить очередные подарки. Затем он хотел схватить их и подвергнуть пыткам, в то время как собравшиеся вольки должны были атаковать охрану делегации. Отрезанные головы карфагенян планировалось использовать в спортивных состязаниях. Позже их черепа могли украсить входные проемы жилищ или стать детскими игрушками.
— Вот, значит, как они ведут дела, — проговорил Мономах.
У него на этот счет имелась другая идея, и он прошептал ее в уши своих подчиненных. Они пошли к вождю без оружия, но в качестве подарков выбрали клинки. Каждый из пяти послов вошел в хижину, неся в руках украшенный меч. Люди вождя поначалу встревожились, но затем благоразумие уступило жадности, поскольку галлам понравились красивые мечи. Внутри было дымно, тесно и сумрачно. Посланцы Ганнибала предстали перед вождем и объяснили свои цели. Они чувствовали, как вооруженные вольки собирались за их спинами, но Мономах спокойно говорил о том, что скоро грянет война и что они при желании смогут принять в ней участие или просто мирно пропустить карфагенскую армию через свою территорию. Л юбой из этих вариантов устраивал Ганнибала. Затем послы подождали, когда переводчик сделает свою работу.
Ответ оказался вполне ожидаемым. Вождь ничего не хотел обещать до тех пор, пока не увидит дары, принесенные карфагенскими послами. Он примет только очень дорогие подарки, потому что не желает видеть, как чужеземцы проходят у него под носом. Он не знает никакого Ганнибала. Почему тот сам не пришел к нему? Если он такой сильный, то почему прислал такую маленькую делегацию? Зачем он покупает проход через территорию, если его армия настолько несокрушимая, как о ней говорят? Вождь снова потребовал показать ему дары. Он будет говорить лишь после этого.
Мономах спокойно выслушал ответ, глядя на луковичный нос галла, на его голубые зрачки и красные морщинистые щеки. Он показал вождю изогнутый меч, красивее которого галл прежде никогда не видел. Клинок блестел даже при тусклом свете очага. Мономах объяснил так: их армия пройдет маршем по землям вольков. Они пройдут, с его позволения или без оного, у него под носом или нет. На всякий случай он отнесет нос вождя Ганнибалу, чтобы тот лично решил этот сложный вопрос. И прежде чем переводчик закончил транслировать его речь, Мономах пригнулся, открыл рот и впился зубами в нос вождя. Он встряхнул его голову из стороны в сторону с яростью атакующего льва и откусил кусок человеческой плоти. Лицо галла начало походить на кровавое месиво, но вскоре оно стало наименьшей из его проблем.
Отступив на шаг, Мономах взмахнул подарочным мечом. Клинок описал низкую дугу и рассек вождю обе ноги ниже колен. Мужчина упал, его голени отделились от ног, но через миг он снова поднялся, сохраняя равновесие на окровавленных культях. Это не могло продолжаться долго. Впрочем, карфагеняне не следили за его падением. В хаосе колющих и рубящих ударов они перебили охрану вождя. Все произошло так быстро и в такой тесноте, что галлы не успели даже вытащить мечи из ножен.
Выбежав из хижины, послы увидели перед собой целую армию вольков. Остальная часть их группы, ожидавшая снаружи, вступила в бой при первых звуках схватки, разыгравшейся в лачуге. Когда Мономах присоединился к ним, они атаковали белогрудых варваров с такой неистовой яростью, что пробили брешь в их рядах. Клич лидера привел карфагенян в безумие. Они без устали наносили удары: рубили, пронзали, парировали выпады. И хотя в начале боя их было двадцать пять, только семнадцать воинов добралось до коней, и лишь одиннадцать ушло от погони и смогло оглянуться без страха. Еще двое скончались от ран через несколько дней. Позже еще один попросил товарищей убить его.