Гордость Карфагена
Шрифт:
— Если на город нападут враги, то я убью себя прежде, чем они...
— А если враг не позволит тебе умереть? Нет и еще раз нет! Вот мой ответ. Ты поедешь в Карфаген и заберешь с собой все, что ценно для меня. Давай не будем спорить об этом.
Имилце отвела взгляд в сторону, стараясь сдержать поток невысказанных слов. Кивнув, она встала с постели, подняла сына с пола и направилась к выходу.
— Что ты делаешь? — крикнул Ганнибал.
В ответ его жена дважды щелкнула языком. В дверном проеме появилась служанка. Она взяла ребенка на руки и быстро выскользнула вместе с ним в коридор. Имилце вернулась к мужу. Распустив волосы, она с улыбкой спросила:
— Не хочет ли мой командир второго ребенка? Если да, то не будем тратить время понапрасну.
Совет проходил в нервозной и выжидательной атмосфере. Ганнибал намеревался представить детали военного плана, и каждому из генералов предстояло узнать свою позицию в предстоящей компании. Хотя они часто собирались зимой, и многое уже было сказано в беседах с командиром, эта встреча отмечала новый этап — переходный момент или поворот от долгой подготовки к действиям. Офицеры сидели на подушках вокруг низкого стола в достаточно свободных позах.
Однако никто из мужчин не склонялся на задние и боковые пуфы, как то обычно бывало на праздничных пирах. Здесь собрались Магон и Гасдрубал, Бостар и Бомилькар, Махар-бал и Карфало, Мономах и Вандикар — важнейшие фигуры предстоявшей войны. Каждый возглавлял и представлял собой различные части армии. Ганнибал не поощрял болтовню на подобных встречах. Он требовал от генералов предельного внимания и строгого выполнения его приказов.
Ганнон, встревоженный и молчаливый как никогда прежде, сидел с краю стола. Его подушка выдавалась немного назад, поэтому двум генералам, располагавшимся рядом с ним, приходилось оборачиваться, когда они обращались к нему с какими-то вопросами. Ганнон давно боялся этой встречи. Он и теперь чувствовал страх, пульсировавший в его венах. Сжимал ли он кулаки или прикладывал открытые ладони к бедрам, его сердце по-прежнему стучало в руках — стучало, стучало, стучало. Это все больше отвлекало его. А он должен был сосредоточиться, подумать о происходящем, вытребовать роль, достойную его, или отвергнуть ту, которая ему не нравилась. Впрочем, Ганнон не знал, что будет хуже — повышение до позиции лидера, где он снова будет ошибаться в принятых решениях, или низведение до незначительной должности, которая еще раз покажет ему пренебрежение Ганнибала.
Появление летописца отвлекло Ганнона от его хаотических мыслей. Силен вошел, неся в руках письменные принадлежности и куски пергамента, на которых он записывал все, что говорил и совершал Ганнибал. Устроившись рядом с Ганноном, он приветствовал его улыбкой. В ответ Баркид едва заметно кивнул головой. Он невзлюбил грека с момента их первой встречи. Какое-то время Силен молчал, раскладывая перья на дощечке. Но затем, приготовив орудия своего труда, он осмотрел генералов и тут же подключился к беседе.
— Отлично сказано! — воскликнул он в ответ на чью-то реплику. — Это напомнило мне историю о Тите Манлии и его сыне. Кто-нибудь слышал ее?
Грек адресовал вопрос не кому-то в частности, а всем присутствующим в комнате. Его слова могли бы остаться незамеченными, если бы Бомилькар не вскинул руки вверх.
— Он снова заговорил! Наш личный историк и эксперт по Риму! Силен, будь ты столь же плодотворен в постели, как в сказках, ты давно бы уже породил свою собственную нацию.
— Возможно, ты прав, — ответил летописец, — но к счастью или на беду великие боги не одарили меня созидательным семенем. В постели я, как и любой другой мужчина, получаю удовольствие, однако вопрос деторождения для меня закрыт навсегда. Поэтому я отец лишь своих историй. А эта, поверь мне, правдивая! Она описывает характер римлян. Ты можешь найти ее познавательной.
Прежде чем Ганнон нашел слова, чтобы закрыть рот летописцу, к беседе присоединился Магон.
— Мы с нетерпением ждем твою историю, — сказал младший брат.
— Однажды консул Тит Манлий, — начал Силен, — издал приказ и повелел, что в указанный день его легиону запрещается воевать с врагом.
— С каким врагом? — спросил Гасдрубал.
— Это не важно для нашего рассказа, — ответил грек. — Как видите, приказ был достаточно ясным и легко выполнимым. Но Тит имел глухого сына...
Силен прервал свой рассказ, потому что в комнату вошел командующий. Все встали, приветствуя его, однако Ганнибал усадил их жестом руки. Очевидно, этим вечером он постриг волосы. Они стали короче, чем были днем раньше — особенно над зилами и на шее. Чисто выбритое лицо посвежело. Борода приняла аккуратную форму. Он грузно сел и взял свитки, переданные ему помощником. Развернул их на низком столе, командир кинул головой, разрешая греку продолжить историю.
— Тит Манлий имел сына, — повторил Силен. — Этот смелый юноша столкнулся в злополучный день с врагом. Кто-то вызвал парня на поединок, и тот не смог отказаться. Два воина сразились. Юный Тит победил. Он убил своего противника, лишил неприятелей храброго солдата и...
— Не подчинился отцу, — закончил за него Бостар.
— Верно. Манлий вызвал сына к себе и собрал совет. Когда все пришли, он произнес речь, которую я не могу повторить дословно...
— Ну как же так! — притворно возмутился Бомилькар. — Ведь ты там был и мог бы процитировать его слова.
Силен дал смеху утихнуть и с печалью осмотрел собравшихся людей. Его взгляд был наполнен язвительным презрением к карфагенским генералам.
— Насколько мне известно, он говорил о необходимости дисциплины. Поступок сына вошел в противоречие с его приказом. А из приказов сплетается та ткань, которая скрепляет силы Рима вместе. Если каждый юный Тит начнет обрывать по одной ее нити, то плащ римской армии износится и разорвется по швам.
— Я думаю, что это метафора, — сказал Гасдрубал.
Бомилькар согласно кивнул.
— Консул вызвал ликтора, — продолжил Силен. — Его сына схватили, привязали к столбу и без дальнейших обсуждений обезглавили на виду у всей армии. Вот какова дисциплина римлян. И вот каковы меры, на которые они идут, чтобы обеспечить порядок в армии, нравится вам это или нет.
— Не важно, кому и что нравится, — сказал Мономах. — Главное, чтобы такая казнь позднее доказала свою эффективность в поддержании дисциплины. Вот в чем смысл истории, рассказанной Силеном.
— Вы слишком сильно полагаетесь на отцовские чувства, — возразил Бостар. — А вдруг старик не любил своего отпрыска? Возможно, он давно хотел избавиться от него.
— Отец не может не любить своего сына, — внезапно произнес Ганнибал.
Его слова показали, что он тоже прислушивался к рассказу грека.
— А ты поступил бы, как Манлий? — спросил Силен.
— Мой сын не ослушался бы меня. Как и я никогда не перечил отцу.
— Но если б случай...
Ганнибал сдвинул документы в сторону и поднял голову.