Гордость Карфагена
Шрифт:
— Хочешь знать, что случилось дальше? — спросила Софонисба . — Или мне найти другую подружку?
Имилце сжала губы в тонкую линию и с упреком посмотрела на родственницу. Впрочем, за строгостью она скрывала другие чувства. Ее всегда поражало, с какой эффективностью Софонисба действовала в окружающем мире. Она не просто презирала традиции и благопристойность, а делала это с непоколебимой уверенностью в своей правоте. Глядя на нее, Имилце хотела бы иметь хотя бы часть ее внутренней силы. Возможно, тогда она нашла бы в себе смелость и решила наболевшие вопросы.
Софонисба проигнорировала молчание Имилце и продолжила свой рассказ. Хотя Масинисса, желая произвести на нее впечатление, скакал быстро и, казалось бы, наобум, от одного холма к другому, он направлялся в заранее намеченное место. Через некоторое время они остановились у развалин на вершине небольшого гребня, откуда открывался дивный вид на все четыре стороны света. Они спешились, прошли мимо раскрошившейся стены и оказались в квадратном дворике, который был не больше загона для десятка лошадей. Башня, поднимавшаяся в одном углу двора, разрушилась от древности. Блоки, выпавшие из ее средней части, лежали на земле.
— Это смотровая башня Балатура, — сказал Масинисса . — Мне нравится приезжать сюда и думать о будущем — о мире, который я подарю своей любимой женщине.
Конечно, Софонисбе полагалось бы проявить изумление и любопытство, но она не стала выказывать сентиментальность.
— А где сейчас этот Балатур? — спросила она. — Что-то он не тревожится о состоянии своей башни.
Масинисса ответил, что Балатур погиб много лет назад. Судя по слухам, он был офицером с кристальной репутацией. Сражаясь на юге с кочевыми племенами, он повстречал царевну темного народа. Балатур влюбился в нее с такой силой, что едва не бросил карьеру карфагенского наемника. Царевна ответила ему взаимностью, но он по какой-то причине не оставил армию. Офицер вернулся в Карфаген и начал маяться воспоминаниями. Он думал о ней день и ночь — с такой одержимостью, словно его лишили части тела. Он даже верил, что она околдовала его и что это мощное влечение было вызвано ее отчаянным зовом. Со временем его назначили командиром дозорной башни. Обосновавшись здесь, Балатур послал царевне сообщение, в котором обещал, что, если она приедет к нему, он останется с ней навсегда. Если она докажет ему свою любовь, они отправятся на край света и начнут новую совместную жизнь. Он станет кем угодно — наемником или нищим, рыбаком или плотником — лишь бы она была рядом. День и ночь он осматривал с башни южный горизонт, ожидая гонца от царевны. Балатур прождал ее целых сорок лет, и когда понял, что его любимая не приедет, он умер от горя и тоски.
— Таков рассказ о Балатуре, — с мрачным драматизмом подвел итог Масинисса.
Софонисба рассмеялась и попросила его больше не рассказывать ей таких глупых историй.
— Конечно, она не приехала к нему, — сказала девушка. — Какая принцесса бросила бы свой народ и сошлась с человеком, который хотел стать нищим? Такая преданность нелепа. Я думаю, в Массилии не найдется мужчин, которые любили бы только одну женщину.
Ее слова обидели царевича. Опустившись на колени, он назвал себя вторым Балатуром — человеком, так сильно одержимым любовью, что она затмевала все остальное в его жизни, как яркое солнце затмевает звезды. Если Софонисба соединится с ним, их любовь станет сказкой на века. Он поможет Карфагену победить врагов и станет царем массилиотов. А она будет его единственной женой. Они создадут империю, почти не уступающую в своей славе Карфагену. Масинисса напомнил ей, что он больше не мальчик. Он сын короля Гайи и вскоре докажет, что достоин быть родней Баркидов. Он клялся в этом собственной жизнью.
Когда Софонисба пересказывала слова царевича, в ее голосе чувствовалась страстная убежденность Масиниссы. Она шептала фразы с гортанной хрипотой, словно они перегрелись от томного желания. Однако, закончив эту часть истории, она рассмеялась. Эмоции исчезли с ее лица, как будто чья-то рука сорвала с нее маску.
— Ты представляешь себе это зрелище? — спросила она. — Я чуть не зарыдала в тот момент. От хохота, естественно!
— Софонисба! — возмутилась Имилце. — Не будь такой грубой! Ни один мужчина не говорил мне таких красивых слов. Даже мой супруг!
— Просто у тебя с моим братом нормальные отношения, — ответила девушка. — Да, я забыла рассказать тебе, что во время этой поэтической истории царевич шел рядом со мной и лапал меня руками. Масинисса просил меня смотреть на небо, на чудесную страну, как будто именно он создал их для меня! Ив то же время он прижимался ко мне, притворяясь, что касается меня случайно. А я чувствовала его поднявшийся член. Царевич словно состоял из двух частей — поэта и змеи с торчащим языком. Его слова были прекрасны, но сразу после них он принялся дышать мне в ухо, умоляя провести у башни нашу первую брачную ночь. Он говорил, что я не должна томить его отсрочкой и что ему уже трудно сдерживать себя. А я сказала, что если он возьмет меня силой, его четвертуют на главной площади города.
— Софонисба!
Девушка засмеялась.
— Он тоже воскликнул: «Софонисба!», а затем едва не зарыдал. Возможно, он и заплакал бы, если бы я не сделала ему небольшое одолжение.
Она сделала паузу, ожидая, когда Имилце задаст ей вполне предсказуемый вопрос.
— Какое одолжение?
— Я коснулась его, — сказала Софонисба, в невинном жесте показав ей вытянутый палец. — Я попросила царевича показать мне длину его любви, и когда он вытащил пенис, мои пальцы обхватили его. Одно небольшое движение, и он стал выкрикивать хвалу богам.
Имилце не знала, что делать с лицом. Ее изумление и недоверие перешли в открытое негодование. Наконец она усмирила свои чувства и сказала:
— Софонисба, послушай меня и отнесись серьезно к моим словам. Девушка не должна играть с чувствами мужчин подобным образом.
— Не бойся, Имилце. Он еще мальчик, а не мужчина. Его распирает энтузиазм. Он симпатичный и одаренный юноша. Но ты должна понять, о чем я говорю... Сама подумай! Храбрый Масинисса, который обещал присоединиться этой весной к иберийской армии Гасдрубала! Будущий царь Нумидии! Ион был покорен одним прикосновением моих пальцев! Нет, мальчишки — это странные существа.
— Мальчишки быстро становятся мужчинами, — напомнила Имилце. — А девочки в одно мгновение превращаются в женщин.
— Да-да.
Софонисба налила в чашу воду, разбавленную лимонным соком. Она сделала несколько быстрых глотков, как будто испытывала жажду после интенсивной работы. Но когда она снова подняла голову, на ее лице появилось новое выражение. Имилце вдруг поняла, что ее красота заключалась в этих постоянных переменах. Ее лицо всегда удивляло. Оно каждый раз казалось заново созданным, словно его черты все еще хранили прикосновения пальцев небесного скульптора. Имил це почувствовала, как ее сердце наполнилось теплотой из-за одной только близости к этому чуду природы. Похоже, у Масиниссы не было выбора.
Однажды утром ранней весной Ганнибал нашел среди почты простенькое письмо. Оно лежало на столе среди других свитков: посланий от царя Македонии, депеш из Карфагена, инвентарных списков и смет, составленных Бостаром. Здесь же были уклончивые ответы от некоторых римских союзников, чьи вожди желали провести с ним тайные переговоры, но пока не давали никаких обещаний. По своему оформлению письмо ничем не выделялось на столе командира, но взгляд Ганнибала тут же отделил его от остальной корреспонденции. Он узнал размер папируса и рисунок на печати — его семейную эмблему.