Гордые и свободные
Шрифт:
– Что произошло? – спросила она.
– Кое-кто из твоих приятелей поджидал нас возле ручья. Они хотели сделать тебя вдовой, – язвительно произнес он. – Может быть, в следующий раз тебе повезет больше.
– Как ты жесток! – На глазах у нее выступили слезы.
– Темпл. – Он схватил ее за локоть. – Я жалею, что так сказал.
– Надо промыть рану и перевязать.
Она вырвалась и направилась к двери.
– Только отцу ничего не говори. Не хочу его расстраивать.
– Понятно. Зато меня расстраивать можно сколько угодно, да? Ведь я всего
Он виновато потупился.
– Я прошу прощения. Знаю, что ты обижена. Это я от злости. Ты не заслуживала этого упрека.
– Да уж, не заслуживала.
Она принесла воды и бинтов, зная, что простит его. Простит, но не забудет.
Как и говорил Клинок, порез оказался неопасным. Он потерял много крови, но мышцы и сухожилия остались нетронутыми. Толстая шерстяная куртка смягчила удар. Вид окровавленной раны привел Темпл в ужас. Когда она делала перевязку, руки ее дрожали.
– Ты вся трясешься, – сказал Клинок.
Она отвернулась, чтобы он не видел ее слез.
– Как бы я хотела, чтобы ты перестал заниматься политикой.
– Не могу.
Он обнял ее, и она прижалась лицом к его обнаженной груди. Клинок гладил ее по голове, а Темпл беззвучно рыдала. Она решила, что не будет думать о предстоящем заседании, потому что Клинок непременно отправится туда и она снова останется одна.
20
Темпл внимательно осмотрела серебряное блюдо, проверяя, не осталось ли где пятнышка. Руки у нее были черные. Темпл ненавидела возиться с серебряной посудой. Хуже этого только засолка мяса. Потом пальцы не отмоешь.
Она положила блюдо на место, где лежали остальные серебряные тарелки, а потом проверила, хорошо ли выполнили свою работу служанки. Осталась сущая ерунда – с полдюжины тарелок. На этом уборку можно будет считать оконченной. В доме все так и сияет.
Клинок и Шавано уехали неделю назад. За это время Темпл навела в доме идеальный порядок. С утра до вечера она работала не покладая рук, а ночью ложилась в постель и сразу же засыпала. Закутанные в одеяла дозорные исчезли в тот же день, когда уехали Стюарты. Отсутствие соглядатаев казалось Темпл еще более зловещим, чем их присутствие.
– Мисс Темпл, мисс Темпл! – В комнату вбежала взволнованная Фиби. – Всадник! Я видела его из окна!
– Клинок?
– Не знаю. Несется через лес во весь опор. Наверно, это мастер Клинок. Вы же знаете, он вечно скачет домой так, словно боится опоздать.
Темпл в отчаянии взглянула на свои перепачканные руки, на грязный передник.
– Ты только посмотри на меня! Не могу же я показаться ему на глаза такой замарашкой. Фиби, скорей переодеваться!
Темпл бегом бросилась к умывальнику, сдирая на ходу чепец и фартук.
– Расстегивай крючки на платье, – приказала она, лихорадочно намыливая руки. – И скорей принеси то синее, ситцевое.
– Хорошо, мэм.
Темпл как раз успела отмыть руки и снять старое платье, когда внизу хлопнула дверь.
– Темпл? Где ты? – раздался снизу голос.
Но то был не Клинок.
– Кипп?
– Да где же ты, черт подери? – еще громче заорал Кипп.
Темпл выглянула на лестницу:
– Я здесь, наверху.
У него был такой взволнованный вид, что ей стало страшно.
– Что такое? Что-то случилось?
– Где он?
– Еще не вернулся.
Кипп взбежал по лестнице.
– Собирайся. Я увожу тебя отсюда.
Он схватил ее за руку, но Темпл высвободилась.
– Сначала объясни, в чем дело.
– Ты моя сестра! – взорвался он. – Я не потерплю, чтобы ты оставалась в доме предателей.
– Прекрати! – Она уперлась руками в бока. – Я не желаю слышать, как ты оскорбляешь моего мужа!
– Ты ведь ничего не знаешь! – рявкнул он. – Эти ублюдки сделали свое дело. Вчера в Нью-Эчоте они подписали договор с представителем Джексона. Они продали нашу землю.
– Не может быть… – отчаянно замотала головой Темпл. – Клинок неспособен на это.
– Ты просто дура! Его подпись стоит под документом. Поэтому я здесь.
– Я тебе не верю, – прошептала она.
– Неужели я стану врать?
– Не знаю.
Темпл отвернулась к стене, чувствуя, как быстро колотится у нее сердце.
– Какое тебе еще нужно доказательство? Хочешь сама увидеть документ? Говорю тебе, там стоят подписи их обоих – и твоего мужа, и твоего свекра. Они нарушили кровный закон. Ты не можешь больше жить с Иудой, который предал свой народ. Это уже не разговоры, это измена. – Он помолчал. – Я говорю тебе правду, Темпл. Не веришь, спроси у него сама.
– И спрошу!
Она рывком обернулась и увидела, что в дверях стоит Клинок. Его лицо окаменело, глаза сверкали стальным блеском.
– Вот-вот, спроси, – крикнул Кипп. – Подписал он договор или нет?
Темпл боялась смотреть мужу в глаза.
– Это правда? – спросила она шепотом.
– Да, – не моргнув глазом ответил он.
– Ты заплатишь за это жизнью, – пригрозил Кипп.
– Ничего, зато ты останешься жив, – насмешливо пожал плечами Клинок. – Вот она, справедливость. А теперь убирайся отсюда, пока я не забыл, что ты ее брат.
Кипп обернулся к сестре:
– Едешь ты со мной или нет?
Она не тронулась с места. Темпл смотрела на своего мужа – человека, которого она так любила и который оказался изменником.
– Она остается, – сказал Клинок.
Кипп, не говоря ни слова, бросился вон. Внизу хлопнула дверь. Клинок не отрываясь смотрел на жену, утратившую дар речи.
– Как ты мог? – в конце концов произнесла она глухим голосом. – Ведь тебя теперь убьют.
– Да.
Сейчас он видел перед собой не ее, а дом Элиаса Будино, где накануне вечером собрался комитет из двадцати представителей. В мерцающем свете свечей они курили трубки и вновь, уже в который раз, просматривали документ, обговаривающий условия переселения. Наконец настал момент, когда нужно было ставить подписи. Последним взял перо майор Ридж. Взглянув на документ, он сказал: