Гордый кадетский корпус
Шрифт:
— Ты с севера?
— Да! Из Рыбного порта.
— И сам верно весь пропах рыбой, — обронил небрежно смуглый богач.
Он уже начал сколачивать вокруг себя общество почитателей, как люди этого сорта делают везде. Судя по тому, как обращались к нему другие юноши, звали его Рафаль. Ну да: юг и север вечно не ладили между собой. Марилев никогда не вникал в эти разногласия, считая их пустыми. Морские суда везде ходили вольно, а жители приморий все зависели от их удачи.
— Я жил в имении рядом с городом, — кротко произнёс Хильдеальд. Он ничуть не рассердился на подначку.
Упоминание земельных владений снизило насмешливый пыл, гордый Рафаль потерял интерес к соученику. Задевать
Марилев отметил про себя, что родового имени Хильдеальд не упомянул, хотя тот же Рафаль поспешил назвать громогласно своё. Оказался он тоже младшим сыном графа, то есть ровней Марилеву, но желания сойтись ближе не возникло. Приветливый Хильдеальд вызывал гораздо большую симпатию. Скорее всего, этот юноша не был сыном воспитавшего его помещика. История рисовалась нередкая, так случалось. Знатные господа пристраивали побочных детей в семьи победнее и попроще собственных, оплачивая содержание и устраивая будущее бастардов, а заодно увеличивая достаток приёмных родителей.
Дальнейшее знакомство пришлось отложить, потому что пришёл магистр Гаргебрин. Занятие началось. Марилев ощутил некий трепет, когда суровый мужчина, облачённый в мантию, окинул цепким взглядом притихших кадетов.
Ещё недавно всё казалось детской игрой, а вот сейчас пойдёт по-настоящему взрослая жизнь, кадеты начнут запоминать то, что в дальнейшем доставит им хлеб, славу и честь. Если осилят все науки, конечно же, а это само по себе дело нелёгкое.
Учитель поставил на стол простую медную чашу, изрядно потемневшую от времени и покрытую едкой зеленью. Есть из такой не рискнул бы даже самый голодный нищий. Кадеты притихли, разглядывая неожиданный предмет. Они-то полагали, что им предложат для начала заклинать мечи и стрелы, никто не ожидал увидеть столовую миску, да ещё в неважном состоянии.
Магистр заговорил. Его глубокий голос заполнил тесное помещение, и стих последний ещё бродивший по рядам шепоток.
— Вы собрались здесь, чтобы изучать военную магию. Война, дети мои, это не только развевающиеся знамёна и блеск оружия победы, не только кровь и грязь поражения, это ещё и будни, каждодневный труд. Хороший полководец сражается умением и бережливостью. Он знает, что воин доблестен, когда сыт и обогрет, а для этого что нам нужно? Огонь!
Магистр Гаргебрин взмахнул рукой, провёл ладонью над чашей, и вспыхнул, поднялся с её дна невысокое стойкое пламя. Марилев смотрел на него заворожено. Он ярко представил себе ночь после проигранного боя, воинов в крови и грязи, холод и почти целиком утраченные обозы. Люди измучены и пали духом, их терзает голод, хлещет беспощадный дождь, отнимая последнее тепло, но полковой маг возжигает огонь и вместе с ним надежду. Тянутся к стойкому языку ладони, в глазах пробуждается вера. Чаша с негасимым пламенем сплотит и подбодрит воинов, даст отдохновение и надежду. Армия придёт в себя и даст новое сражение, и вырвет долгожданную победу из рук неприятеля.
Рядом вздохнул глубоко Хильдеальд, словно феи отпустили в реальный мир из суровой сказки. Марилев увидел его восторженные глаза, и подумал, что обязательно подружится с этим юношей, даже если он побочный сын пирата.
Дальше пошли суровые часы учения. Чтобы легко и просто одним движением возжечь огонь знать и уметь требовалось очень много, но после пережитого просветления Марилев, и без того усердный не в меру, взялся за дело со всей страстью подлинного желания. Он не стеснялся переспрашивать непонятое, записывал на листах названия таинственных веществ и формулы заклинаний, не страшился испачкать пальцы, возясь с тонкими порошками.
Всё это время он помнил, что вечером предстоит объяснять усвоенное
Хильдеальд трудился рядом с не меньшим усердием, хотя далеко не так успешно. Наука давалась ему нелегко, в больших чуть навыкате глазах временами поселялось подлинное отчаяние, но парень старался изо всех сил. Подготовлен он был неважно. Марилев заметил, что пишет плохо и медленно, а когда потребовалось что-то сосчитать, воспользовался пальцами, а не листом бумаги или собственным умом.
Прочие ученики, надо сказать, тоже не отличались эрудицией, да и подлинное усердие проявляли единицы, а вот Рафаль выделялся среди всех и блестящими познаниями в школьных науках и лёгкостью, с которой усваивал то, что преподавал магистр Гаргебрин. Казалось, сложные формулы заклинаний, приводившие в отчаяние других кадетов, сами укладываются у него в голове. Он даже записей не вёл, бросив небрежно, что не стоит бумагу марать из-за такой ерунды — он так всё запомнит и повторять не надо.
Магистр преподаватель и то поглядывал на него с любопытством, словно на равного. Было от чего задрать и без того высоко вознесённый нос. Рафаль не преминул это сделать.
Когда уставшие и частично удручённые кадеты расходились из класса, он отпустил во всеуслышание несколько язвительных замечаний. Задеть они должны были Хильдеальда, но простодушный парень был слишком озабочен собственными неуспехами и просто не обратил внимания на обидные слова. Марилев заметил, что небрежение его усилиями разозлило заносчивого графского отпрыска. Это показалось интересным. Полезно было запомнить и применить при случае столь удачный опыт.
Двигался Рафаль отлично и наверняка уверенно владел всем положенным дворянину оружием. Блестящий молодой человек, как видно, намеревался всегда и во всём быть первым. Марилев подумал, что отец и братья наверняка одобрили бы такое знакомство, да и Рафаль задеть его не пытался, возможно, собираясь почтить равного по происхождению кадета своей высоко оцененной дружбой. Пожалуй, стоит быть приветливым со всеми и не искать врагов. Гордостью полезно поступиться, когда отвечаешь не только за себя, а ведь любые трения могут пробудить пристальный интерес к обоим братьям. Рафаль — юноша неприятный, но может оказаться опасным. Не стоило подвергать его сообразительность лишним испытаниям.
Постучав в дверь комнаты Ирре, Марилев сказал весело и грубовато:
— Отворяй, братишка! Я принёс полную голову знаний и полные руки обеда.
Он должен держать себя с Ирре снисходительно и покровительственно, как и положено старшему брату, опекающему младшего, обычная вежливость и то будет выглядеть подозрительно.
Теперь, когда кадеты наполнили пустой до этого спальный корпус, на этаже появились постоянные прислужники, одного из них Марилев и послал за едой. Всё-таки опасался он оставлять Ирре без защиты в здании полном взбудораженных новой обстановкой юношей. Потом, когда все привыкнут, и жизнь войдёт в накатанную колею, можно будет остерегаться меньше, а сейчас внимательность не повредит.
Ирре отворила дверь. Она оказалась полностью одетой и в парике. Марилев постарался посмотреть на неё по-новому, словно видел впервые и отметил с удовлетворением, что девушка усвоила мальчишечьи манеры, и принять её за паренька можно даже зная, кто она есть.
— Ну наконец-то! — сказала она грубовато, как говорят юнцы, мечтающие, чтобы скорее начал ломаться на взрослый их детский ещё голос. — Я проголодался.
Затворив за собой дверь, Марилев одобрительно улыбнулся. Отлично! Вряд ли кто-то из тех, кто мог слышать разговор или видеть братьев вместе, усомнился в разыгранном ими представлении.