Горе от богатства
Шрифт:
– Ей не часто приходится бывать в обществе молодых людей, будь снисходительна. Мы выезжаем рано утром, поэтому не читайте допоздна.
Последнее замечание относилось скорее к Мауре, чем к Изабел, и девушка, озорно улыбнувшись, спросила:
– Если я пообещаю не читать допоздна, можно я возьму с собой в дорогу томик Теннисона?
– Только если позволишь мне прочесть «Возмездие», – добродушно согласился лорд Клэнмар, сопровождая слова широким театральным жестом.
Изабел притворно простонала, Маура хихикнула, а лорд Клэнмар рассмеялся, в тысячный раз поздравляя себя с удачей: в отличие от мисс Марлоу и многих других знакомых он не коротал век в одиночестве. За свою жизнь он принял два необычных решения, и оба раза не прогадал. Его окружала семья, и какая!
– Не уверен, что правильно понял вас, милорд, – озадаченно произнес стряпчий. – Вы желаете, чтобы я составил новое завещание, по которому ваша внучка не будет единственной наследницей?
– Я желаю, чтобы вы составили новое завещание, в котором обе мои внучки будут равноправными наследницами.
Молодой стряпчий отодвинулся от стола и в удивлении откинулся на спинку стула.
– Обе ваши внучки, милорд? Простите, не понимаю. Я думал…
– Изабел – моя законная внучка, дочь моего сына Себастьяна. Маура – моя незаконная внучка, его же дочь.
Стряпчий резко выпрямился и покраснел.
– Понимаю, милорд, и…
– И я желаю узаконить ее положение. – На мгновение лорд Клэнмар пожалел, что поспешил и не связался со своим лондонским стряпчим, который вел большинство его дел, но, вспомнив неприятную тяжесть в груди, которая редко оставляла его в последнее время, продолжил: – Я желаю официально признать ее как незаконную дочь моего покойного сына и завещать ей половину моего состояния.
– Понимаю, милорд, – медленно повторил стряпчий, с трудом соображая, что происходит. – А эта молодая леди носит имя отца?
– Нет. Ей не известно, кто ее отец.
– П-понимаю…
– У меня были причины, чтобы все это время скрывать от нее правду. – Лорд Клэнмар с трудом сдерживал раздражение, вызванное необходимостью очень длинно объяснять ситуацию человеку, годившемуся ему в сыновья. – Ее мать жива, она живет у меня в поместье. Для нас обоих было бы чрезвычайно затруднительно, если бы правда вышла наружу. Помимо этого, я считал, что до сего времени моя законная внучка была слишком мала, чтобы узнать правду о моральном облике своего отца.
– Да, да, конечно, вы правы, милорд. Но не считаете ли вы, что такое известие будет серьезным ударом для вашей законной внучки? Неожиданно узнать, что у нее есть сводная сестра, которую она никогда не видела, узнать об этом из завещания сразу после смерти вашей светлости…
Лорд Клэнмар посмотрел на него как на сумасшедшего.
– Не городите чепухи, молодой человек. Я считал, что вы понимаете меня. Я взял свою незаконнорожденную внучку к себе в дом, когда ей было восемь лет. Девочки выросли вместе. Для них будет счастьем узнать, что они сестры.
– П-понимаю, – в третий раз повторил стряпчий, по-прежнему мало что соображая. Увидев, что лорд Клэнмар нахмурился, он торопливо добавил: – Я немедленно займусь этим делом, милорд. Новое завещание будет представлено вам на подпись к концу недели.
– Отлично, – произнес лорд Клэнмар, поняв, наконец, почему так редко беспокоил молодого человека раньше. – Всего хорошего, – откланялся он.
Лорд Клэнмар чувствовал непривычную усталость, когда позже они с Маурой, Изабел и мисс Марлоу пили чай в гостиной «Метрополя». Девушки весело болтали о своих обновах. Никто не заметил, что лорд Клэнмар чувствует себя хуже обычного.
На обратном пути в Баллачармиш он понял, что не просто устал. Ему было совсем плохо. Стояло необычно жаркое для их мест лето, и даже в четыре часа пополудни зной еще не спадал, нечем было дышать. Лорд Клэнмар устроился поудобнее на сиденье, надеясь, что сон поможет справиться с подступающей тошнотой. Окраины Дублина остались позади, девушки тихонько разговаривали, стараясь не тревожить его, и ему припомнился тот ужасный день в 1846 году, когда Мэри Сэлливан сообщила ему, что больше не может оставаться у него в услужении.
Она была прелестной девушкой – гладкие блестящие черные волосы затянуты в тяжелый узел на затылке, широко посаженные живые голубые глаза в обрамлении густых ресниц. Маура унаследовала ее глаза, но если у дочери в них неизменно поблескивал озорной огонек, то глаза матери в тот день были заплаканы и потемнели от боли.
Она не сказала ему, почему хочет уйти, просто тихо и твердо повторила, что не может дольше оставаться в Баллачармише. Лорд Клэнмар понимал, что ее решение могло быть вызвано только чрезвычайными обстоятельствами. Он знал, что Мэри родилась в нищете, и восхищался упорством, с которым она стремилась выбраться из нее. Он восхищался ее чистым, правильным английским – редчайшим достижением для простой ирландской крестьянки, но еще больше его восхищали свобода и приятность ее речи. Получив место в Баллачармише, Мэри осуществила свою самую заветную мечту, а теперь по своей воле от всего отказывается. Почему? Куда она пойдет? Вернется в крошечную лачугу в Киллари? Но это бессмысленно, и лорд Клэнмар решил, что, даже если Мэри не раскроет ему причины своего ухода, он все равно узнает правду.
Искать пришлось недалеко. Его дворецкий служил в Баллачармише больше тридцати лет, между ними давно установились доверительные отношения. Какова бы ни была причина ухода Мэри, если Рендлешем знает ее, он обязательно расскажет.
Когда лорд Клэнмар заговорил с дворецким о Мэри, тот так обрадовался, что у его хозяина сразу зародилось нехорошее подозрение. Если Рендлешем так рад возможности открыть хозяину то, о чем не решался заговорить сам, значит, произошло что-то малоприятное.
– Полагаю, лучше всего поговорить об этом с мистером Себастьяном, милорд, – сказал Рендлешем, стараясь не выдать своего волнения.
Лорд Клэнмар пристально посмотрел на дворецкого. Рендлешем выдержал этот взгляд, но его радость быстро сменилась сочувствием. Все было сказано. Лорд Клэнмар повернулся и в гневе отправился на поиски сына.
Даже сейчас, семнадцать лет спустя, лорд Клэнмар проклинал себя, что не предвидел такого естественного поворота событий. Мэри Сэлливан была красавицей, Себастьян скучал в деревне, и в месяцы, оставшиеся до женитьбы, старался развеять скуку самым доступным способом. Поступок сына возмутил лорда Клэнмара до глубины души. Но не удивил. Себастьян всегда обращался с ирландцами так, как обращались с крепостными в России, он был их господином. Случившееся можно было предвидеть. Лорд Клэнмар знал, что никогда не простит себе, что был слеп и не заметил трагедии в собственном доме. О своем разговоре с сыном ему не хотелось вспоминать даже сейчас. Когда лорд Клэнмар спросил Себастьяна о его отношениях с Мэри, тот безразлично пожал плечами. Он заявил, что Мэри такая же потаскушка, как и другие деревенские девки. Он дал ей денег для поездки в Дублин, чтобы избавиться от ребенка. Считая, что он выполнил свой долг, Себастьян не понимал, почему отец так разошелся.