Горе побежденным
Шрифт:
- Передайте ему, что по нашей договорённости, он обещал взяться за расследование дела о пропавшем «Чёрном сердце».
- Что, так и не нашли?
- К сожалению, нет.
- Вот и хорошо, – сказал Канделябров, закрывая дверь за посетителем. – Сейчас навалится работа – будет не до баб. Рассосётся как-нибудь. Утри сопли, Казанова.
К полудню проснулся отец Меркурий. Сладко потягиваясь и мелко крестясь, он проследовал в ванную комнату первого этажа.
- Я с дороги сильно притомился, но, чтобы столько проспать! – качал он плешивой головой - Негоже монаху столько без молитвы быть. Вот искушение, прости Господи!
- Ничего, отец Меркурий, – утешал его Спиридон. – На светлую
Ипатов сидел в своём закутке и трясся от неизвестности – ждал возвращения начальника. А тот всё не шёл и не шёл. В особняке повисла непривычная, с некоторых пор, тишина. Только из гостевой слышалось молитвенное бормотание и частые вздохи отца Меркурия: монах навёрстывал упущенное.
Ближе к трём хлопнула дверь – пришёл Собакин, быстро вбежал к себе наверх, кивнул, как ни в чём не бывало Ипатову, пошёл поздороваться с родственником и потребовал у Спиридона обед. Еда была постная, в угоду дорогому гостю и на редкость вкусная: Канделябров расстарался. У Ипатова со вчерашнего дня не было во рту маковой росинки, но кусок в горло не лез, несмотря на то, что стол ломился.
- Что это с вами приключилось, раб Божий Александр? – участливо спросил старший Собакин молодого человека. – Никак с преступником сразились пока я, окаянный, спал?
- Именно так, отче, – ответил за него Вильям Яковлевич. – Мой помощник – малый, хоть куда. Видите, какие отметины получил он этой ночью от одной бандитской руки. Теперь ждёт от меня заслуженной награды.
Ипатов поперхнулся стерлядью, да так, что весь побагровел, дыхание у него враз прекратилось, и он закатил глаза. Тут к нему подлетел Канделябров и со всего маху саданул по спине, отчего рыба вернулась на тарелку нетронутой.
Собакин надменно смотрел на своего помощника, точь-в-точь как на портрете смотрел его предок - граф Брюс. Александра Прохоровича крючило под этим взглядом, но он крепился. Не отводя тяжёлого взгляда от понурого молодца, Вильям Яковлевич вёл с родственником непринуждённую беседу.
- Надолго к нам?
- Не знаю, Вилли. У меня опять неприятности.
« Вилли!
– думал про себя Ипатов, катая по столу хлебные шарики. – Чувствую, достанется мне от вашего Вилли. А в чём я собственно виноват? Сами навязали мне эту куклу! Ах, какая у неё талия и грудь – с ума можно сойти. И ещё волосы. Нет, это я не о том. Сам её мне спихнул, а теперь вон как глазами зыркает! Интересно, куда он её дел? Небось, на квартиру устроил, жентельмен».
Собакин тоже слушал отца Меркурия в пол-уха.
«Он, конечно, сукин сын, но что с него взять? Мальчишка жидковат, а бабы это сразу видят. Эх, Barby, паскудница, отрываю тебя от сердца прямо с кровью. Ладно, забыли. Квартиру я ей нанял, оплатил и денег дал. Пусть ищет другого дурака такое терпеть».
- Виноват, я не понял, что у вас там произошло? Опять с благочинным?
- Бери выше – с нашим архиереем, владыкой Петром. Ищи, говорит, куда тебя, неслуха, примут, пока я добрый и с глаз моих убирайся. Вот так-то, голубь.
- А в чём дело?
- Не могу молчать. Мзду берут немереную и присваивают незаконно, через чего вера у простого народа остывает.
- Да ладно вам! Сказано, что клир живёт с прихода.
- Так-то оно так, но ведь и совесть иметь надо. Получил копеечку, Богу данную, – запиши в доходную книгу. Истратил – запиши, куда и на что она пошла, хоть и на себя – отчитайся.
- Это всё мирская суета и томление духа, – возразил Собакин. – Что, думаете, Богу нужны наши деньги?
- Положим, Господь не нуждается, но ведь деньги Ему несут, в Его Церковь. Значит за Его имуществом у нас догляд и учёт должён быть и любой прихожанин имеет право знать, на что пошла его трудовая копейка. Возьмём нашего владыку. Я ведь, если ты помнишь, почти два года прожил в Екатерининской пу;стыни Подольского уезда. Это по Павелецкой ветке Рязанско-Уральской железки надо выйти на станции Расторгуево.
- Да знаю я, отче, – замахал на него руками Вилли. – Я же у вас был.
- Ты был, когда я в пустыни жил, а игумен меня с глаз долой отправил в Бутово, в приходскую школу детишек учить.
- Это почему же «с глаз долой»?
– Помер в нашем уезде богатый человек - Жихарев, Царство ему Небесное, и завещал круглую сумму на церковь. Но не вообще, а конкретно, чтобы обновить церковь Воздвижения Креста Господня, которая стоит недалеко от его имения и чтобы положить при входе в храм чугунную плиту с его именем.
- Это ещё зачем?
- Для уничижения. Пусть, дескать, простой народ ходит и попирает ногами имя недостойного раба Божия Николая до скончания века. А, может, кто и помянет его добрым словом или вздохнёт о его грехах, а Господь услышит. Ну вот. Отписал он, значит, эти деньги. А надо сказать, что саму эту церковь когда-то давно строил на свои средства дед ихний, Савелий Иваныч, о чём и запись есть в церковной книге. Благочестивый, говорят, был человек, не то, что внучёк, который, между нами говоря, удержу в пакостях не знал. Но, только, как учудит что позаковыристей, то скорей бежал к нашему архиерею, благо они были накоротке и ему в ноги бух: «Помолись за меня грешного, владыко святый!» и, смотря по греху, несколько сотенных в ручку. А перед смертью Господь пожалел поганца (видно дедушка на том свете крепко о том молился): стал он сильно болеть, грехи свои избаливать и через это одумался. Много денег своих раздал и упокоился аккурат на Светлой неделе . Это для нашего брата, монаха, знак добрый. Значит, Господь не отринул грешника, а сподобил представиться в самый большой православный праздник, когда, как говорят старцы, и на мытарствах бывают послабления. Ну вот. Помер он, а владыко денежки взял, а дело не сделал. Почитай полгода прошло, а он ни гу-гу. Я спрашиваю: «Владыко, может помочь чем? Давайте я с подрядчиком каким совестливым поговорю о том, что в храме перво-наперво починить надо. В прошлом году, осенью, как дожди пошли, так в той церкви за водой ходить не надо: так с потолка и льёт, а весной смотрю: колокольня набок совсем пошла. Звонарь говорит, что благовестить опасается. В ответ на мои слова владыко как зыркнет на меня. Не твоё это дело, говорит. У меня другие планы на эти деньги имеются: в епархии полно прорех. А покойному, говорит, все равно, на какое богоугодное дело пойдут его средства. Ему, говорит, уже зачлось на том свете, что он такую большую лепту Церкви пожертвовал. Я тогда говорю: «Вы ему на смертном одре обещали, а если бы не согласились, то он хотел эти деньги - двенадцать тысяч, отдать детскому приюту, куда он сдавал своих нагулянных детей». Архиерей в крик: «Ты кто такой, чучело, чтобы меня учить!» Вот и весь сказ. А ещё, на новолетие, на епархиальном собрании, я попросил показать годовые расчётные книги. Знаю точно, что было много пожертвований на нужды образования, а мне, веришь, копейки не дали, чтобы купить детям духовные книжки. Если бы не один добрый человек, то у меня бы в этом году для них и тетрадок не было. А детки мои из неимущих семей были, им помогать надо.
- Написали бы мне, я прислал бы вам денег, – вставил Собакин.
- Мне совестно, Вилли, я тебя уже всего обобрал. Как на новое место перевожусь, так ты мне помощь высылаешь. Только ты не думай, у меня все расходы в тетрадку записаны – могу показать. Я монах, мне самому мало надо. А их я просто проверить хотел: куда они деньги дели. Мне надо-то было шестнадцать рублей на всё. Людям тяжело, а они в шёлковых рясах ходят, сладко едят и мягко спят. Я им объясняю, что в Святом Писании сказано, что вор не только тот, кто берёт не своё, но и тот, кто не раздаёт того, что имеет в избытке. Господи, Твоя воля, как они на меня кричали! А благочинный, тёмная душа, грозил епитимьёй. Прогнали.