Горе побежденным
Шрифт:
- Желаете у нас отужинать? – гостеприимно предложил старшина.
- Пожалуй, мы не будем мешать дело с удовольствием, – улыбнувшись, ответил Собакин.
– Какие новости о «Чёрном сердце»?
- Печальные. Кольца нет, – вздохнул Шаблыкин.
– Вскрытие Поливанова показало разрыв сердца. Я сам видел заключение. Пока это дело не вылезло наружу, мы с Александром Львовичем смотались к Поливанову домой и перетрясли там все комнаты. Его прислуга божится, что Алексей Алексеевич никогда не снимал кольца с руки, даже, простите, когда мылся в бане, в парной,
- И всё-таки хотелось бы уточнить: в тот день прислуга видела у него на руке алмаз до последнего момента, когда он уехал в клуб?
- Именно так. В тот день до отъезда в клуб он был дома, спал до часу. Потом к нему приехали двое: полковник Ушинский с господином Лавренёвым, светским молодым человеком, членом нашего клуба. Камердинер Савелий рассказал, что они все вместе сидели в кабинете, курили, пили вино и о чём-то спорили. Иногда голос повышал полковник. Но, между нами говоря, он часто «на бровях» и всё время орёт. Словом – военный человек. Часов в пять Лавренёв уехал, а Поливанов, немного погодя, стал собираться в клуб. Ушинский поехал с ним.
- Кто наследует имущество Поливанова? – спросил Собакин.
- Прямых наследников у него нет. Вот мы и поехали поскорее с обыском, пока дом не опечатали. И сделали это вовремя: вчера прислугу распустили, дом заперли и печати навесили.
- А почему меня не позвали с вами на обыск?- возмутился сыщик.
- Дело в том, дорогой Вильям Яковлевич, что поливановская прислуга нас хорошо знает. В доме Алексея Алексеевича не раз проходили наши заседания по спорным карточным делам. Вот и в этом году так было на Страстной неделе, когда клуб был закрыт. Мы сказали Савелию, что нам нужно забрать кое-какие клубные бумаги. Он и допустил. А приди мы, извините, конечно, с посторонним человеком - у прислуги возникли бы сомнения.
- Понятно, – кивнул Собакин. – Вы действительно перебирали бумаги Поливанова?
- Не только перебирали, но и взяли с собой копии протоколов заседаний нашего клуба. Остальные бумаги мы не трогали. В основном, это были денежные расчёты, счета из магазинов, личные записки и письма. Нам это ни к чему – мы искали кольцо.
Собакин вдруг сморщился, как от лимона.
– А может Бог с ним, с этим «Чёрным сердцем», а, Пётр Иванович? Пропало и пропало. Наследников нет, а вор ещё сто раз пожалеет, что связался с этим камнем.
- Что вы! – замахал на него руками Шаблыкин. – Смеётесь? У нас в клубе нехорошо. Только вчера мы принимали из Петербурга шталмейстера Его Императорского Двора барона Гогеля. Он сказал, что даже великий князь Георгий Михайлович где-то в приватной беседе покачал головой и заметил: «Замутилась московская водичка в Английском». Во как. Ещё ничего не знают, а уже выводы делают. А вы говорите: Бог с ним. Нас, старшин, обер-полицмейстер тоже пытал, что да как. Разберитесь, сказал, по-хорошему и быстро, а не то я вам своих пришлю. Его сыскные – ребята расторопные, сами знаете, но тогда - широкой огласки не избежать.
- А что ещё он говорил, конкретно?
- Что-что… Говорил, что допускаем гостей по записи без разбору, что не следим за пьяными. Да мало ли ещё чего! Это всё – навет на наш клуб.
- А какие слухи про Поливанова?
- Здесь и вовсе дичь какая-то. Дескать, какой-то завсегдатай клуба сел играть, просвистел фамильные драгоценности, послал доверенное лицо за ними, их привезли, положили на сукно, стали играть дальше, потом игроки что-то не поделили и передрались. В результате: двое раненых, один убит, драгоценности пропали.
- Да, - крякнул Собакин. – У нас мастера эдакое наворотить. Что ж, будем спасать вашу замутнённую репутацию.
- Ох, Вильям Яковлевич, только на вас и надежда. Помогите! И, чтоб без огласки, упаси Бог.
- Постараемся, – сыщик обернулся к помощнику. – Так, Александр Прохорович?
Ипатов кивнул.
- Нам нужны полные имена и адреса всех, с кем в тот злосчастный день виделся и разговаривал Поливанов. С кем он был дружен тоже. Моего старшего помощника, господина Канделяброва надо будет пристроить к вам в клуб на службу, да так, чтобы он мог свободно передвигаться по всем помещениям и не вызывать к себе любопытства. Например, он может заменить заболевшего служащего или поступить на временную работу.
- Хорошо, подумаем, что можно предпринять, – уже без энтузиазма ответил старшина. – Присылайте его ко мне.
- И ещё… - немного помолчав, начал сыщик.
- Не сомневайтесь, – перебил его Шандыбин. – Наш клуб умеет быть благодарным за оказанные ему услуги такого высокого уровня, хотя вы можете и сами назначить цену.
- Вы меня неправильно поняли, – усмехнулся Собакин. – Я хотел попросить вас показать вашу гостевую книгу за несколько месяцев.
Все следующие дни, когда Ипатов приходил на службу, то заставал одну и ту же картину: из открытых дверей столовой слышался бурный разговор двух родственников. Завтраки и обеды иногда заканчивались хлопаньем дверей то одной, то другой стороной, которая не выдерживала натиска противника. Спорили обо всём: о вере, о своих предках, о русской истории, о политике. Оба распалялись докрасна, особенно, отец Меркурий. Эта интеллектуальная вражда ничуть не мешала часа через два обоим Собакиным, как ни в чём не бывало раскланиваться друг с другом и задушевно общаться до следующей непримиримой схватки.
В этот раз голоса были слышны ещё в прихожей. Открыв дверь Ипатову, Канделябров только махнул рукой и поспешил в столовую.
- Кто, я тебя спрашиваю, всю Россию-матушку поднял на дыбки да бабам отдал почитай на семьдесят лет, а? По следам папеньки своего пошёл - Тишайшего. Так сказать, яблоко от яблони. Царь Алексей Михайлович веру нашу православную расколом разломил надвое, а сынок его анафемский довершил сие пагубное дело: силком утвердил церковную реформу , а чистую веру отцов наших загнал в подпол, - фальцетом вопил отец Меркурий.